Хааст Хаатааст

Леонард оказался наполовину прав в своем скептицизме по поводу нахождения преступников на острове – второго бандита поймали в это же время где-то на Урале, и жизнь рыбацкого поселка и экпедиционеров вернулась в привычное русло. Все препоны для передвижения, полицейские патрули и другие меры предосторожности были сняты и ничего более не угрожало способности экспедиции выполнить планы – Леонард был очень доволен. А вот для Хааста наступил период бездействия и скуки, лишенный каких-либо целей или надежд. Приключения с Антипом и Андреем были закончены; хотя они и изматывали Хааста, но зато держали его в тонусе, состоянии борьбы и преследования цели, столь необходимом для него. Теперь же известная пустота стала наполнять его душу – нет большего наказания для деятельных характеров, чем такая пустота. Экспедиционные занятия утратили свою освежающую новизну, и все яснее выходило на первый план неутешительное для Хааста обстоятельство – работа здесь была не совсем по его профилю. Это был момент перепутья, паузы, ожидания – Хааст очень не любил такие состояния. Он, впрочем, не сомневался, что в ближайшем будущем жизнь поставит перед ним новые интересные задачи, и то, что классик назвал «лезвием твоей тоски, Господь», перестанет терзать его. Ведь не тот он человек, чтобы долго предаваться хандре, нет, он – ловец, на которого, несомненно, и зверь бежит. Надежды на появление такого зверя Хааст связывал с предстоящим переездом экспедиции на новое место, хотя оно и не нравилось ему. Это было скучное помещение из нескольких комнат в небольшом офисном здании, расположенном в административном центре острова, неподалеку от северной бухты. Единственное, что его там радовало – это близость к морю, он подумывал приобрести акваланг и летом вплотную заняться дайвингом. Однако пока что переселение все откладывалось, работы было мало; Хааст поначалу откровенно скучал, но затем увлекся вылазками в лес, ездил также в горы, истекающие сейчас ручьями талого льда и благоухающие майским цветением. Двухнедельная передышка, пора затишья, которую он сперва так не хотел принимать и ничем не мог заполнить, пошла ему на пользу – он отдохнул, восстановил силы и немного залечил свое душевное истощение. Но однажды, в один из вечеров, он понял, что пресытился природой и одиночеством, и внезапно почувствовал острую потребность в компании, в дружеском лице, в общении. Наутро в офисе соберутся его коллеги, но ждать до завтра не хотелось. Он ни с кем здесь не был настолько близок, чтобы так вдруг запросто позвонить и позвать через полчаса на ужин, кроме, пожалуй, Чагина. Но тот всего неделю как переехал в новый дом и был теперь полностью поглощен его обустройством. Перебирая в уме знакомых, Хааст вспомнил Лидию Павловну, симпатичную учительницу рисования – ведь он когда-то обещал позвонить ей, но с тех пор совершенно забыл ее. Уж кого-кого, а ее точно нельзя было пригласить прямо сейчас на ужин, это был верх неприличия. Но если уж приспичило совершить бестактность, то пусть она будет гомерической, абсолютной – тогда, по крайней мере, она покажется смелой и абсурдной. А женщина, заинтересованная во встрече – она сможет оценить эту смелость и абсурд, если, конечно, не сочтет все это унизительным. Так рассудил Хааст, позвонил Лидии и сказал, что он дико извиняется за то, что пропал, и не предупредил заранее, но он приглашает ее сегодня вечером на ужин. «Ну ладно, давайте, в семь у Адмирала Нельсона», – таков был ее ответ.