Хлоп-страна

Мужчина, за которого Памела собирается выйти замуж на этот раз, – полная противоположность Эдику: высокий, подтянутый, человек XXI века. Впрочем, в Эдике, несомненно, есть что-то привлекательное. Мускусный запах его одеколона приводит её в возбуждение.

– Я всё ещё рассказываю друзьям про тебя, – говорит Эдик, вылезая из-под стойки.

Как ни в чём не бывало кладёт руку Памеле на колено и наклоняется к ней. В бумаги, которые она просит его подписать, он даже не заглянул.

– Зову тебя «моё Помело»[6], – доверительно шепчет ей на ухо, обдавая ржаво-сладким ароматом коньяка. И, откинувшись, разражается громким хохотом. – Помело, – объясняет он, – по-русски значит «метла».

Двадцать лет назад Эдика занесло в Нью-Йорк вместе с другими осколками Советской империи. Несколько месяцев он провалялся на диване перед телевизором: учил, якобы, английский. Памела тогда выбралась на выходные в Нью-Йорк из Саратога-Спрингс, где у неё была успешная адвокатская практика, и встретила Эдика на вечеринке в Гринвич-Виллидже. Говорили, что у себя в Москве он считался интеллектуалом, даже диссидентом. В тот вечер Эдик больше помалкивал, налегал на напитки и норовил кого-нибудь полапать. Он не имел ни малейшего представления о личном пространстве и не мог поговорить с женщиной без того, чтобы не брызгать слюной ей в лицо и в ложбинку между грудями. Памела была польщена, когда он остановил свой выбор на ней и позволил отвести себя в её гостиничный номер.

– Да ты, я смотрю, не ешь ничего, – говорит Эдик, ущипнув её за бедро через юбку. – Кожа да кости.

Памела теребит воротник блузки. Для своих пятидесяти она выглядит отлично, прекрасно знает об этом и не собирается поддаваться на провокации.

– Знаешь анекдот? – продолжает Эдик. – Мужик спрашивает приятеля: «Ну как семейная жизнь, Фред?» – Он выдерживает театральную паузу, словно ждёт, что Памела догадается о продолжении. Памела только вскидывает брови. – «Да не очень, отвечает второй мужик. Жена подаёт на развод, потому что я не подхожу в тон к занавескам в гостиной».

Эдик откидывает голову и демонстративно хохочет, давая понять, что Памеле придётся принять анекдот на свой счёт.

– Ты не думай, Пэм, – говорит он, – я бы тебя живо взял к себе, но у меня там уже есть одна крошка. А два повара на одной кухне – многовато будет.

Вскоре после расставания с Памелой Эдик съехался с тридцатилетней женщиной, и та родила от него ребёнка. Глядя теперь на его рябое лицо, дряблую кожу на щеках и шее, всклокоченную седую шерсть, которая выбивается из распахнутого воротника жёлтой рубашки, Памела никак не может поверить, что он отец маленького ребёнка. Можно ли представить себе Эдика настолько трезвым, чтобы ему доверили коляску с младенцем хоть на пять минут? Легче, пожалуй, представить его в кухонном фартуке за плитой.

– Эдди, а сколько тебе уже? Шестьдесят? Шестьдесят пять?

– Я, как говорится, мужчина в самом расцвете лет. – Он выпрямляется на стуле и подтягивает свой дряблый живот, но тут же скрючивается от кашля. Когда дыхание восстанавливается, он снова выпрямляется и становится видно, как от напряжения у него на лбу выступил пот. Эдик поднимает пустую стопку, чтобы подозвать официанта, и со стуком опускает её на стойку бара. – Самое счастливое время в моей жизни!

Долгий летний вечер только начинается, и в баре почти никого нет. Несколько завсегдатаев тихо выпивают по углам. На бармене, которого Эдик зовёт Алекс, футболка с надписью «Бармен – аптекарь с ограниченным ассортиментом лекарств». Алекс наполняет рюмки ловко и без лишних вопросов. Памеле известно, что Эдик заправляет своим строительным бизнесом из офиса, расположенного в этом же здании, над баром. Они с Алексом старые приятели. Бутылка коньяка открыта, и Алекс пополняет рюмку Эдика. Потом спрашивает Памелу:

– Что-нибудь ещё?

Памела отпила всего несколько глотков вина, но уже чувствует сухость во рту.

– Стакан воды, пожалуйста.

Эдик одним махом, словно на спор, осушает очередную порцию, а потом вновь наклоняется к Памеле и кладёт ей руки на плечи.

– И что ты с собой делаешь, красотка? – говорит он. – Знаешь, как отличить адвоката, который врёт?

Когда они были женаты, Памеле не раз приходилось наблюдать, как Эдик, вылакав в одиночку бутылку водки, идёт прямо, не качаясь. С годами он, похоже, утратил квалификацию. Он склоняется к ней и дышит на неё перегаром.

– Ты зачем меня хотела видеть? – горячо шепчет он ей на ухо. – Машину хочешь вернуть? Или так соскучилась, что стало невтерпёж? Я всегда к твоим услугам, красавица.

Щетина на его плохо выбритом лице щекочет ей щеку, и Памела вдруг вспоминает – с отвращением и удовольствием, – что Эдик может и укусить. По-видимому, что-то в её психике склонно к саморазрушению, раз её по-прежнему тянет к этому нелепому человеку.

– Эдди, – говорит она, – подпиши бумаги о разводе.

И пододвигает ему лежащую на барной стойке папочку.

Эдик не обращает внимания на её просьбу и пытается дотянуться до блюдечка с орешками, которое стоит на стойке за её плечом.