Хлоп-страна

В детском саду, мимо которого пролегает путь Ады, жизнь уже вовсю кипит. Подъезжают машины, родители высаживают детей, берут их за руку и доводят до дверей приземистого жёлтого здания, разрисованного забавными слонами и жирафами. В детском саду, куда Ада ходила когда-то давно, далеко за морем, на другом конце земного шара – там было мало весёлого. Здесь детишки, все как один ясноглазые и смешливые. «Смотри, вон твои подружки», – показывает рыжеволосая мамаша своей рыжеволосой дочке, и та, забыв о маме, бежит к детям, водящим хоровод на влажной после дождя площадке. Мать с улыбкой смотрит ей вслед. Было бы легче, если бы Аду отводила в школу мама. Не было бы нужды притворяться, будто Ада идёт в школу по доброй воле. Нельзя было бы и подумать о том, чтобы увильнуть. Аде разрешают ходить в школу одной, потому что в свои двенадцать с половиной лет она считается достаточно большой, чтобы добраться туда самостоятельно, – и, разумеется, она доберётся.

Впереди долгий-долгий день. При одной мысли о промозглой школьной столовой у Ады всё внутри переворачивается, и утренняя овсянка просится наружу. Идти дальше невмоготу, но нет и сил остановиться. Ада поворачивается лицом к ветру. У неё милое детское личико, но ребяческая припухлость щёк уже исчезает. Удлиняются кости, лицо приобретает точные очертания. Ей ещё расти и расти. Её широко посаженные глаза вполне могут поменять цвет, например, из обычных карих стать зелёными или голубыми. Хорошо бы! – мечтает Ада. Будь у неё зелёные глаза, дальше в жизни было бы гораздо проще. Ада воображает себя принцессой на страницах глянцевых журналов. Фантазии разгораются – и исчезают, их сменяют воспоминания о тех краях, откуда приехали Ада с мамой. Вспоминаются нагие осины, тонущие в грязи. Грязь плотная, маслянистая, она жадно хлюпает, когда делаешь шаг, забирается под ногти, а когда высыхает, становится такой твёрдой, что приходится отскребать ножом.

Теперь ногти у Ады идеально чистые. Вот только лямки рюкзака немилосердно впиваются в плечи.

Через дорогу показывается большое каменное здание с башенками. Ада слышала, что тут живут разучившиеся ходить и говорить старики, медсёстры ухаживают за ними, а врачи исследуют течение их болезни. Все окна и двери закрыты, дом похож на крепость, окружённую высокой живой изгородью. Пациенты внутри, но позже выведут прогуляться по лужайке перед домом тех, кто ещё может ходить. Больные сгорблены, ступают неуверенно. Поддерживаемые медсёстрами, двигаются они медленно и угрюмо смотрят перед собой. Выглядят все чистыми и ухоженными, но Ада знает, что сбежать из этой крепости невозможно.

– А что если бы им захотелось жить дома? – спросила как-то Ада у мамы.

– Одни они не смогут, – ответила мама.

– Ну а если?

– Эти люди уже ничего больше не хотят.

Ада отлично знает, чего она хочет, но ей от этого не легче. Она делает очередной шаг. Останавливаться нельзя. Останавливаться нельзя.

Впереди перекрёсток, девочки в одинаковой форме – юбка из синей шотландки и синий свитер – сходятся сюда из окрестных улиц. Юбка Ады, перешитая из юбки чужой старшей девочки, доходит ей до самых лодыжек. Свитер висит, как тога, а под ним бежевая футболка. Все три форменные белые блузки остались в бельевой корзине. Сегодня они с мамой уже поспорили, кто виноват, что их забыли постирать. Интересно, кто из её одноклассниц, этих Эмм и Хлой, первой скажет Аде, что она одета не по форме? А может, выговор последует от кого-нибудь из учителей, от школьного психолога, а то и от самой директрисы? Они считают, что Ада не понимает их язык. И впрямь у Ады есть такое преимущество: она может не понимать их язык, хотя, что тут особенно понимать? Форма – это форма, это форма, это форма.

А вот и церковь, высокое здание со шпилем, выстроенное из того же пористого белого камня, что и стоящая напротив лечебница. Все девочки из католической школы ходят сюда на воскресную службу. Однажды Ада пошла вместе с ними. Встала позади и смотрела, как они кланяются и говорят какие-то бессмысленные слова в сопровождении таких же бессмысленных жестов, словно куклы на длинных верёвочках. В двадцать и тридцать лет Ада будет думать: а может, она что-то потеряла из-за своего презрения к церковной общине и ритуалу? Но у неё не возникнет ни сожаления, ни желания прожить школьные годы заново. Ада останавливается. За церковью расположены кладбище и совершенно новая, недавно построенная спортивная площадка. Никого из её класса не видно, но стоит только пройти ещё чуть-чуть, как встреча окажется неизбежной. Если попытаться исчезнуть, то сделать это следовало бы сейчас.