Хлоп-страна

– Ты всегда плохо готовила, – говорит он. – Макароны с сыром, горелые по-памельски. Можно есть, а можно использовать как пресс-папье.

Были времена, когда густой, хрипловатый баритон Эдика неотразимо действовал на Памелу. Когда они познакомились, Эдик знал по-английски только «Я тебя люблю» и «Хочу трахнуть твою киску». Эти выражения он выучил, когда смотрел, лёжа на диване, мыльные оперы и порнуху. Слухи о его интеллектуальном прошлом оказались сильно преувеличены: в Москве он был театральным актёром. Однажды даже прославился, когда неправильно произнёс слова в своей роли, и все приняли их за выпад против советской власти.

Что же такого ужасного было в его жизни, если он всё бросил и уехал в Америку заниматься строительным бизнесом и напиваться каждый вечер до бесчувствия? Когда Памела спрашивала об этом друзей Эдика, они дружно всплескивали руками: «Да ты просто не представляешь, каково жить в России!» Разумеется, не представляла.

Позади них слышится какой-то шум. В бар забрёл бродяжка с букетом роз, и теперь его выпроваживают. Эдик слезает с высокого стула и, одной рукой держась за него, другой достаёт бумажник.

– Давай сюда всё! – кричит он бродяге.

Бармен Алекс недовольно кривится, но не решается ничего сказать.

Эдик со страшным шумом пробирается сквозь лабиринт столов и стульев. Памела замечает: походка у её бывшего мужа стариковская, он сильно сутулится, возможно, страдает артритом. Нового, будущего мужа она повстречала на занятиях йогой. Эндрю младше её на несколько лет, он легко встаёт в полный мостик. У Эдика, насколько известно Памеле, с тех пор как его бросила подруга c дочкой, было уже два инфаркта.

Эдик возвращается к стойке с букетом роз – увядших и сломанных – и бросает его на колени Памеле.

– С таким скучным лицом, денег тебе никто не даст! Вот, на рассаду.

И чуть не валится на неё поверх роз.

Шипы колются через юбку. Эдик пытается снова забраться назад на барный стул, но, обнаружив, что не в силах оторваться от земли, остаётся стоять, опершись для равновесия о голые колени Памелы, буквально тонущие в складках его брюха. По идее, ей должно быть противно. Она хочет его оттолкнуть, однако Эдик тяжёл, да ещё вцепился ей в лодыжки, и у Памелы ровно ничего не получается. Она оглядывает бар в поисках помощи, но Алекс куда-то отлучился.

– Послушай, Эдди, – говорит Памела, тяжело дыша, – мой адвокат всё уже заполнил. Она стучит пальцем по лежащим перед ней бумагам. – Нам с тобой незачем ссориться. Возьми папку, отнеси к нотариусу и подпиши.

– Адвокату нужен ещё один адвокат, надо же! Что ж ты за адвокат такой говённый?

Эдик отрывается от неё, и половина роз падает на пол. Он раскачивается, стоя перед ней, наконец находит точку опоры: облокачивается о стойку.

– Отдай мою машину!

– Какую ещё машину?

– Я её выиграл, слышишь? Честно, без обмана!

Эдик пытается показать, что он разгневан, но не попадает кулаком по стойке бара, а только сильно ударяется об неё запястьем. От боли он ругается и пинает стойку ногой.

– Ты имеешь в виду «Камаро»? Ну не смеши меня, пожалуйста!

– Это моя машина! – орёт Эдик. – Я её выиграл!

Памеле всегда казалось, что канареечного цвета машина послужила началом конца их отношений. Как-то раз, в самом начале их совместной жизни, они попали на деревенскую ярмарку. Там, слопав яблочный пирог, выпив сидру и выиграв для Памелы здоровенного плюшевого медведя набрасыванием колец на бутылки из-под кока-колы, Эдик приобрёл лотерейный билет на розыгрыш «Шевроле Камаро» 1969 года выпуска. Памеле нравилось видеть, с каким энтузиазмом её муж принимает участие в чисто американском шоу. Ей самой эти игры казались инфантильными, но Эдик, похоже, их обожал. Хороший знак, думалось Памеле, возможно он станет преданным гражданином. Как вдруг он и впрямь выиграл машину, и немедленно встал вопрос: а что ей, Памеле, с этой машиной делать? Эдик ни разу в жизни не садился за руль, а Памеле она не нужна: её вполне устраивала собственная «мазда». Не говоря уже про этот жуткий канареечный цвет…

Памела собирает оставшиеся на коленях розы и кладёт их на стойку возле бармена. Потом крепко пожимает ушибленную руку Эдика.

– Эдди, у меня нет этой машины. Я давно её продала. Пожалуйста, сосредоточься. Ты подпишешь бумаги? Или придётся прибегнуть к более жёстким мерам?

Эдик смотрит на неё исподлобья и вырывает руку.

– Продала? Да как ты могла?!

На лице его – неподдельное разочарование и обида. Памела хочет напомнить Эдику о бесконечной череде его русских приятелей, день за днём проходивших через её дом. Они покупали алкоголь на её деньги, напивались и тянули какие-то сентиментальные песни, которых она не понимала, а они не собирались объяснять. Когда гости уезжали, Памела не досчитывалась чего-нибудь из украшений и столового серебра или же её банковский счёт сокращался на несколько сотен долларов. Эдик, разумеется, считал, что деньги – вода, которую нельзя жалеть для других. «Если тебя кто-то обокрал, значит, ему эти вещи нужнее», – рассуждал он.