Хлоп-страна

Хана отличается от американок, которые не могут обойтись без сложного выяснения отношений, словно любовь представляет собой головоломку, которую без докторского диплома не решить. Она нечасто бывает в Сан-Франциско, но когда появляется, мы с ней подбиваем друг дружку на офигенные поступки: забираемся посреди ночи на гору Твин Пикс и танцуем там голышом на виду у всего города.

Я размечталась о Хане и пропустила свой выход: режиссёр и администратор махали мне руками как одержимые. Поспешив занять место на авансцене, я с пафосом произнесла перед пустыми креслами текст о том, как хороши гениталии в своём естественном состоянии – при наличии волос. Мне не хватало актёрского мастерства, чтобы наполнить эти строчки тонкими оттенками эмоций, но всё-таки я смогла передать смысл отчётливо и убеждённо, стараясь произносить текст прямо в микрофон, чтобы всем было слышно. В кульминационный момент я встряхнула головой, так чтобы из причёски вылетели все шпильки и волосы рассыпались по спине до самой поясницы. Я отрабатывала этот жест в барах, когда хотела произвести впечатление. Со сцены я сошла в полной уверенности, что успех обеспечен.

– Елена, пожалуйста, выключи мобильник, – прошипела администратор. – Это просто невежливо.

На экране было новое сообщение: «Адрес плиз?»

Я вбила адрес театра и попросила Хану подождать у выхода. Вспомнилось, как она пристально смотрит в глаза, не отрываясь: в израильской армии учат так смотреть при допросах подозрительных лиц. Каждый раз, когда она на меня так смотрит, я готова немедленно признаться, что прячу за спиной автомат Калашникова. Мы с ней ещё не успели переспать. Дело не в отсутствии времени и возможности – просто мы обе получаем огромное удовольствие от флирта, от предвкушения того, что может произойти. Мы дразним друг друга, демонстрируя свою силу, а настоящие отношения непременно проявят наши слабости. Этим вечером я собиралась предложить ей провести ночь на берегу океана, без курток и пледов, согреваясь собственным жарким дыханием. Ну, можно ещё прихватить бутылку водки и развести костёр на пляже.

Администратор незаметно подкралась ко мне и попыталась выхватить телефон, однако я держала его крепко.

– Вперёд! – скомандовала она, подтолкнув меня к выходу на сцену.

Я совершенно забыла, что играю ещё одну небольшую роль в интерлюдии между двумя монологами. Отчитав текст, я спряталась за кулисами и до конца репетиции сидела в уголке, закрывшись текстом пьесы, чтобы не попадаться на глаза администратору. Репетиция затягивалась, постоянно что-то мешало: то какие-то поломки, то несогласованность света и звука. Стажёр, сидевший в звукооператорской кабине, не вынимал головы из ведра, опорожняя желудок после вчерашней попойки. Его сестра помогала ему за микшерским пультом, но ей приходилось возиться ещё и с ним, и она не успевала следить за происходящим на сцене. Режиссёр очень старалась, однако ей не хватало ни обаяния, ни организаторских способностей. Мне все эти люди быстро надоели. Хотелось видеть Хану – единственного человека, которому можно сказать: «Терпеть тебя не могу», – и заработать в ответ восхитительную улыбку: «Я тебя тоже».

Надо было ещё отрепетировать поклоны в конце спектакля. В последний раз, когда мы пытались это сделать, одна из актрис споткнулась о чью-то ногу и чуть не полетела в партер, утянув за собой двух соседок. Из-за отсутствия некоторых участников и поломок микрофона репетиция завершилась очень поздно, и до начала премьерного показа остался всего час. Я выскользнула наружу, подышать свежим воздухом.

Вечер оказался прохладным, Сан-Франциско окутал густой туман. У входа уже собирались зрители: фанатки и фанаты «Монологов вагины» ждали, когда начнут пускать внутрь. Недаром у этого спектакля культовая слава. Все билеты были проданы. За время моего недолгого участия в этой тусовке я встречала зрителей, которые знали все монологи наизусть, посещали все представления, сочиняли собственные монологи и ездили на фестивали, где являлась собственной персоной автор – Ив Энслер. Со стороны вся эта движуха казалась забавной. Я решила поучаствовать в прослушиваниях, чтобы произвести впечатление на одну женщину, которая, не дождавшись первого представления, взяла и переехала в Канаду. Моя постоянная подружка, Минна, услыхав о моём участии, была приятно удивлена и даже помогла выбрать монолог – «Волосы». Но потом наши отношения снова испортились, и я не была даже уверена, что она вспомнит о представлении. При ближайшем рассмотрении пьеса оказалась не слишком интересной. Она ратовала за раскрепощение женщин, но делала это слишком прямолинейно, без эмоциональной глубины. Пусть считают, что во мне говорит русская, но хочется, чтобы искусство, в котором я принимаю участие, было бы столь же прекрасным и запутанным, как сама жизнь.