Она оглядела Федю и спросила театрально хриплым голосом:
– Это что за красавчик? Твой любовничек?
Не выходя из роли, она протянула руку и провела блестящим красным ногтем Феде по щеке. Федя был невысокого роста, и Хизер возвышалась над нами так, словно мы были детьми.
– Он мне нравится, – с улыбкой объявила «госпожа». – Знает, как себя вести.
Федя ей подмигнул.
Мне было вспомнилась моя школьная подруга, которая вышла замуж за Федю много лет назад и до сих пор каким-то чудом его не бросила, но я тут же отогнала эту мысль. Мне всегда казалось, что любил по-настоящему он только меня, а женился лишь потому, что я уехала в Америку и ему было меня не догнать. А что если из нас двоих Федина жена оказалась гораздо более продвинутой? Задолго до того, как я открыла для себя свободную любовь, ей пришлось найти мужество и приноровиться к Фединым изменам. Почему он был нечестен с ней, со мной?
Смешно – я спрашиваю с него как настоящая американка, жительница Сан-Франциско, где все, даже самые малейшие, движения души подлежат подробному обсуждению и анализу, а секреты кажутся делом давно минувших дней. Кажется, что может быть проще, чем сказать, я люблю и тебя, и тебя, давайте жить вместе? Но нет, мои российские друзья так не думают. До тех пор пока Федя не появился тут передо мной, на нём стоял штамп моей подруги. А чего он сейчас от меня хочет? Что бы ни было, я не могу ему этого дать.
– Найдётся в зале место для моего друга? – спросила я у Хизер.
– Спроси у администратора. Правда, у неё зуб на тебя. Куда ты подевалась?
Я потащила Федю к боковому входу в зрительный зал, но он тормозил: никак не мог оторваться от Хизер и всё оглядывался на неё.
– Она что, тоже играет в спектакле? – спрашивал он.
Я втащила его в зал. Некоторые места впереди, как я знала, предназначались для наших знакомых. Я усадила Федю в пустое кресло и предупредила:
– Если начнут сгонять, притворись, что не понимаешь по-английски.
– Вот что я скажу, – объявил он: – рядом с этой девушкой у тебя нет никаких шансов.
– Но при этом ты всё-таки приехал ко мне.
Я чуть ли не бегом ринулась за кулисы и наткнулась на администратора.
– Ко мне только что приехал друг из России, – выпалила я.
– Грим! – зловещим шёпотом произнесла та сквозь зубы. – Живо!
Мой костюм состоял из простой чёрной юбки, такой же чёрной водолазки и красного шарфа, обёрнутого вокруг головы. После первых строчек монолога этот шарф надо было начинать разматывать. Гримёр – она и звукооператор были ближе всех нас к понятию «профессионал» – придала моей коже необходимую бледность, подвела глаза и сделала что-то такое, от чего мои губы стали выглядеть потрескавшимися.
Моей героиней была женщина, муж которой изменял ей и к тому же требовал от неё брить лобок, чтобы сильнее возбуждать его.
«Нельзя любить вагину, если не любишь волосы», – так начинался мой монолог.
Когда гримёр заматывала шарф вокруг моей головы, я вдруг осознала, что должна произнести эти слова перед сидящим в первом ряду Федей. Кошмар, сколько в этом монологе совпадало с нашими отношениями в реальной жизни. Федя чуть ли не открытым текстом заявлял, что любил бы меня, если бы я была чуть-чуть не такой, как есть: потоньше, более плоскогрудой, если бы стала гораздо ниже, чем он, и сомневалась бы в своей правоте не только на словах, но и в глубине души.
– Ты вечно со мной споришь, даже когда говоришь «да», как будто делаешь мне одолжение.
Моя подруга – Федина жена – была гораздо ближе к его идеалу. Она и раньше была необыкновенно тихой, а после свадьбы стала ещё спокойней. Выполняла всё, о чём тот ни попросит: брала дополнительную работу, чтобы помочь ему начать новое дело, и вплоть до – тут я давала волю воображению – вплоть до постельных дел. И всё же при всяком нашем разговоре он жаловался, что несчастлив в браке. А что ему нужно для счастья? Похоже, ему хочется, чтобы его жалели, – у него такая игра!
Администратор торчала в зеркале у меня за спиной, приготовившись, если понадобится, отвести меня на сцену за руку. Но я была уже готова. В чёрном костюме, с белым лицом под красным шарфом я выглядела мощно и гламурно – этакая ведьма из самых мрачных Фединых кошмаров. Облик придавал мне уверенности в себе. Если бы Хана оказалась в зале, она б обязательно в меня влюбилась, несмотря на все свои безумные выдумки. Я была прекрасна и, стоя на сцене, могла заставить всех это увидеть.