Хлоп-страна

В ответ он шагнул вперёд, погрузил руки в мои волосы, прижал меня к себе и прильнул губами к губам. Пятнадцатилетняя девочка во мне чуть не взвизгнула от восторга. И было совершенно неважно и то, что его дыхание отдавало никотином, и то, что прижимал он меня слишком грубо, и то, что поцелуй был не столько проявлением страсти, сколько попыткой с его стороны овладеть ситуацией. Ради этой пятнадцатилетней девочки я подавила, возникшее было отвращение и позволила себе погрузиться в это чудо, в эту несбывшуюся мечту. Но уже через несколько мгновений фантазию переносить стало трудновато, и я отпрянула от Феди так же, как раньше в баре освободилась от объятий Минны.

– Так значит, ты теперь того… с женщинами спишь? – спросил Федя, закуривая и выпуская дым в морозный, туманный воздух. – Ну тогда всё понятно. Блин, знал бы я раньше – это многое объясняет. Меня к тебе, положим, тянет, но если ты ведёшь себя так… ну как мужик, то я обламываюсь. Женщина всё-таки должна быть женщиной.

– Федя, я тебя люблю, но можно тебя попросить: не неси больше эту пургу, – сказала я. – А то люди думают, что ты всё это всерьёз.

– А ты агрессивная стала, – ответил он. – Ну и зачем надо сразу лезть на рожон?

– Ну давай попробуем в последний раз, ради прошлого, – сказала я. – Повторяй за мной. Ленка, я тебя люблю. Я принимаю тебя такой, какая ты есть, со всеми потрохами. Мы уже не дети, чтобы играть в игрушки.

Дверь бара распахнулась, и вместе с шумом музыки и гулом голосов оттуда вывалилась Минна. Она была в одном платье и сразу замёрзла.

– Мы провели вместе целых пять лет, – обратилась она ко мне. – Неужели можно всё зачеркнуть вот так сразу, будто ничего и не было?

– Но ты ведь сама ушла, – напомнила я.

– Так вы что, правда любовницы? – спросил Федя по-английски, оглядывая Минну. – Как это, позвольте поинтересоваться, происходит с физической стороны?

– В чём дело, он тут действительно нужен в нашем разговоре? – спросила Минна. – Знаешь, Елена, я выпила лишнего и устала. Сегодня вечер пятницы, и никто бы в лаборатории меня не подменил. Может, я что-то не то говорю, извини, пожалуйста. У тебя очень красивые волосы, и сама ты очень красивая. В тебе столько энергии, я ни у кого столько не видела.

– Я тебя знаю уже двадцать лет, – Федя, по-видимому, подсчитал это только что, – а ты, оказывается, как это у вас называется… э-э… Sapphist?

– Елена, что это вообще за шутник?

– Минна, ты не поверишь: вот этот человек как-то раз сказал, что из моих волос получилась бы отличная швабра.

– Моя жена… как это по-английски? Короче, у нас будет ребёнок, – сказал Федя. – Девочка. Родится в следующем месяце. И жена, она того… в общем, боится говорить про ребёнка. Типа секрет. А я не боюсь, вот даже тебе говорю, – обратился он к Минне. – По-английски не считается.

– Поздравления вашей жене, – отреагировала Минна. – Вам следует быть с ней рядом.

– А я её не люблю, – отозвался Федя. – Мне уже тридцать шесть, и я сам себе кажусь стариком. И никто не спрашивал, хочу я детей или не хочу. Я ехал сюда в Сан-Франциско на конференцию и думал: вот будет Ленке сюрприз. А приехал – и что я тут вижу? Тоже, в своём роде, сюрприз!

Минна выглядела совсем пьяной.

– Это не ахти какая наука, – заявила она. – Если не хотите иметь детей, пользуйтесь презервативами. Сейчас даже в России знают, что такое презерватив.

Я снова вспомнила Хану. Представила её в качестве третейского судьи, который моментально поймёт и оценит происходящее. В чём тут сложность? – пожала бы она плечами. Ну хорошо, к чёрту все условности морали, не будем о них говорить. Этот парень, Федя, конечно, потребитель и нытик. Он всегда будет заставлять тебя брить лобок, а потом смеяться над твоей розовой вагиной. Слушай, а не пора ли послать его подальше?

Я вспомнила: когда нам с Федей было по пятнадцать лет, я стояла перед классом на уроке литературы и читала наизусть своё любимое стихотворение о любви. В Советском Союзе оно было под запретом (за причудливую образность и недостаток реализма, что ли? Ха-ха!). Во времена перестройки его автора реабилитировали, и вот теперь мои одноклассники и учительница могли обсудить эти стихи. Их ставило в тупик, что лирический герой рассказывает своей возлюбленной про какого-то жирафа, который бродит по берегам озера Чад. И правильно его не печатали, говорили они, это какая-то чепуха, бессмыслица. Какой жираф? Какое озеро? О чём вся эта пурга? Федя тогда выступил на моей стороне. «Любовь, – сказал он, – не имеет ничего общего с реализмом, но она очень похожа на изображение изысканного жирафа, чья пятнистая шкура издали напоминает цветные паруса корабля, на котором можно пересечь океан в поисках возлюбленной».

«Парню надо отдать должное, у него есть воображение, – откликнулась бы на это Хана. – Но ты понимаешь, что в этой истории сама себя представляла в виде жирафа? Твоя длинная шея и страсть к ярким краскам как раз и привлекают таких, как Федя. В общем, поздравляю: он тебя поймал».

– Минна, нельзя любить вагину, если не любишь волосы, – сказала я. – Это аморально.