Хлоп-страна

– А, помню, ты это в спектакле говорила! – вмешался Федя. – Я ещё подумал: вот дурь-то. Женщинам без мужиков не выжить.

– Я ведь не прошу ни о чём сложном, ни о чём таком, что выходило бы за пределы базовой этики отношений… – снова начала Минна.

Я выдернула руку и оборвала её:

– Давай не будем! Ты устала, ты выпила. Потом сама будешь утром раскаиваться.

– Ты хочешь сказать, что приведёшь к нам домой этого клоуна? – спросила Минна. – Послушай, но даже у тебя должны быть какие-то сдерживающие центры. Хотя я знаю, ты вообще никому не говоришь «нет». Ты готова спать с любым проходимцем!

– Федя – мой старый друг, – сказала я, взяв его под руку. – И приехал он сюда… на сколько? На один день? На выходные?

– В воскресенье уезжаю.

– Он уезжает в воскресенье. А мы сто лет не виделись, нам надо наговориться.

Грозная, как валькирия, в своём блестящем платье, Минна, от холода, обняла себя обеими руками и с отвращением посмотрела на меня.

– Ну и сволочь же ты, – сказала она. – Да-да, сволочь. Можешь морочить голову другим, но я-то знаю: ты понятия не имеешь о любви. И не надо мне рассказывать, что вам там мозги засрали, в Советском Союзе. Мне плевать. Ты достаточно долго живёшь здесь, но главные человеческие чувства так и остались тебе недоступны.

Я убрала волосы на обычный манер узлом на затылке, и повезла Федю к Твин Пикс – месту, откуда открывается потрясающий вид и где мы с Ханой когда-то танцевали нагишом. Туман почти рассеялся, и перед нами открылось сияние огней центральной части Сан-Франциско. Мы стояли у обрыва плечом к плечу и дрожали: и я, и Федя были одеты слишком легко для такой холодной ночи.

– Да, далеко ты забралась от дома, – сказал Федя. – Ну и дурацкую же жизнь ты себе выбрала. Мне она не нравится, но раз уж на то пошло, остаётся только дивиться тебе.

Он стоял совсем близко, и я могла бы дотронуться до него, но не стала этого делать. Услышав эти его слова, я вдруг почувствовала облегчение от того, что всё прояснилось.

– А помнишь это?.. – спросила я и продекламировала: – «Послушай: далёко, на озере Чад, изысканный бродит жираф».

– Гумилёв? Конечно, помню. Только при чём тут Гумилёв? Ты случайно континенты не перепутала? Чад – это же в Африке.

Зазвонил телефон: коллега по библиотеке, который не смог прийти на спектакль, спрашивал, как всё прошло.

«Хана», – подумала я с такой тоской, что это слово песком рассыпалось у меня во рту.

Счастьеведение

Самоубийство Хелен Мор (Пер. А. Степанова)

Позвонила Маргарита – бывшая коллега, ныне пенсионерка – и сказала, что Хелен Мор покончила с собой.

– Несерьёзный, нелепый поступок!

Позвала к себе.

– Приезжай в четверг вечером, как обычно. Мне нужно отвлечься.

Прошёл уже год с тех пор, как я впервые побывала на одном из её четвергов – ежемесячных литературно-музыкальных собраний, которые Маргарита устраивала у себя в гостиной. Хелен посещала их регулярно в течение нескольких десятилетий. Они с Маргаритой были почти ровесницы, каждая из них преуспела в своей области. Хелен занималась английскими романтиками, Маргарита читала в том же университете курсы по Флоберу, Золя и Бальзаку. Там же теперь работала и я в качестве ассистента английской кафедры. О профессоре Хелен Мор я услышала задолго до того, как впервые увидела: она преподавала здесь начиная с шестидесятых и до 2006 года, когда её вынудили уйти на пенсию, сославшись на почтенный возраст. У Хелен была репутация воинствующей феминистки, она охотно ввязывалась в битвы из-за назначений и продвижений преподавателей. Возможно, её заставили бросить работу: молодые преподаватели с подозрением относились к феминизму предыдущих поколений и предпочитали избегать скандалов, даже когда речь шла о собственной карьере.

– Это точно самоубийство? – спросила я.

В жизни Хелен была тихой, молчаливой женщиной с насмешливым, саркастическим чувством юмора, и даже мысль о том, что она могла покончить с собой, казалась нелепой. У меня в голове зароились смутные картины убийства. Быть может, какой-нибудь мужчина-преподаватель, которого не повысили в должности, решил, что это Хелен испортила ему жизнь?

– Я опущу малоприятные подробности. Знаешь, что она написала в предсмертной записке?

– Она оставила записку?

– «Спасибо за приятное путешествие. Люблю всех».

Я даже улыбнулась.

– Ты только представь, что после такой записки она выпивает кучу таблеток и надевает на голову пластиковый пакет… – Маргарита запнулась. – В любом случае это не телефонный разговор. Приезжай, пожалуйста!

В четверг я приняла последний экзамен весеннего семестра, собрала студенческие работы и отправилась на метро в Гринвич-Виллидж. Маргарита жила на третьем этаже в замечательно просторной, с высокими потолками квартире: ещё в семидесятых они с мужем приобрели разорившуюся мастерскую по производству подушек и превратили её в жилое помещение.