Хлоп-страна

– Откуда мне знать, – ответила она. – Единственное, что я могу сказать, – я никак не ожидала, чем всё обернётся, хотя мы и говорили с ней почти каждый день. Никто ничего не подозревал. Хелен и тут оказалась права: все мы думаем только о себе.

От тона, которым была произнесена последняя фраза, у меня по спине побежали мурашки.

– Но вы же не вините себя, правда? – спросила я. – Вы её любили, были хорошей подругой, она наверняка это чувствовала.

– Разумеется, я никого не виню. Я знаю, что имела в виду Хелен своей предсмертной запиской. Смерть старой женщины даже трагедией не назовёшь. Ждать, пока это случится естественным путём, наблюдать, как один за другим сдают все члены, как боль сводит тебя с ума, перекладывать всю тяжесть своей судьбы на близких – на родного сына – вот трагедия. Она оставалась верна себе до последнего дыхания – по крайней мере, хочется в это верить. Единственное, чего я не могу понять, что удерживает нас всех, особенно в такой ситуации, как у меня, от того, чтобы не последовать её примеру? Иногда хочется. Очень хочется.

Она взглянула на меня с вызовом, словно надеялась услышать мои возражения.

Но я молча сидела напротив неё, приколотая её взглядом к подушкам, не в силах вымолвить ни слова. Больше всего на свете мне хотелось ободрить её и сказать что-нибудь жизнеутверждающее, но под её тяжёлым взглядом я не могла даже шевельнуться. Чем нужнее были мои слова, тем медленнее ворочался язык. Я не знала, что делать.

Наконец Маргарита отвела взгляд, выпустила меня на свободу, и разговор принял привычное направление. Она расспрашивала о моей работе, и я поделилась с ней некоторыми мыслями из статьи, которую собиралась написать летом, между семестрами. За весь вечер не прозвучало больше ни строчки стихов и ни разу не было упомянуто имя Хелен Мор.

Мы попрощались, я подошла к двери и подождала, пока она добредёт. Уже выйдя на лестничную площадку, я услышала, как Маргарита запирает два замка, потом раздался ещё один щелчок – он был таким громким, что я услышала его, миновав три лестничных пролёта. Я торопливо вышла на улицу, навстречу тёплому весеннему вечеру и направилась на север, в Испанский Гарлем, где снимала квартиру вместе с двумя женщинами моего возраста – обе занимались бизнесом, маркетингом или чем-то вроде, но пока плохо сводили концы с концами в большом городе.

Я шла и чувствовала, как во мне закипает жизнь. Она пела и пульсировала в унисон с городским шумом, с грохотом грузовика, проезжавшего по металлической решётке на мостовой, с гвалтом толпы в баре неподалёку, с доносившимися откуда-то сверху монотонными и настойчивыми ритмами электронной музыки – и дальше, за пределами моего слухового диапазона, – с гудением и лязгом подземки, с плеском волн Гудзона, с гудками направляющихся в океан барж. Всё это ожидало меня, всё было готово обнять меня, и я чувствовала только облегчение от того, что вырвалась от Маргариты. Казалось, уличный гвалт выхватил меня из квартиры, набитой умолкшими музыкальными инструментами и драгоценными, но бесполезными остатками прошлого.

Я позволила потоку подхватить себя, увлечь и едва ли не по воздуху донести до входа в метро.

Но не успела я войти, как влажная вонь чего-то гниющего, словно плеснула мне снизу в лицо. Я остановилась и немного постояла, не решаясь спускаться вниз по ступенькам. Хелен Мор, вероятно, уже похоронили. Я представила её тело под землёй – разлагающееся, кишащее червями, представила так зримо, что, не задумываясь, прошла мимо станции метро и направилась к реке. Где-то за домами грязно-бурые воды Восточной реки несли городские отходы в Нью-Йоркский залив.

Жизнь Хелен Мор закончилась, и сумка со студенческими работами тяжело оттягивала мне плечо. Бессмысленные дела и неисполненные желания отделяли меня от конца этого дня, от конца недели, от конца жизни. Я решила взять такси, но денег в кармане оказалось недостаточно. Помедлив немного, я развернулась и направилась обратно к метро.

Счастьеведение: Обоснование темы диссертации (Пер. А. Степанова)

Самый счастливый человек, которого я знаю, – мой отец. В счастьеведении выделяют несколько философских подходов к понятию «счастье» (см.: Haybron, 2000). Прежде чем сформулировать главную задачу моей диссертации, я рассмотрю несколько способов её исследования.

Если в повседневной разговорной практике под «счастьем» обычно понимают определённое психологическое состояние, то счастье в аристотелевском смысле затрагивает вопрос об общественных ценностях: как соотносится благополучие индивидуума с благополучием его соседей и насколько его судьба может показаться им завидной. Речь идёт о личности перед лицом социума, когда вся его жизнь предстаёт как возможность создать себе достойную репутацию. «Не считай человека счастливым, пока тот не умер», – предупреждал афинский мудрец Солон.