Хлоп-страна

Однажды летом, когда Жанна возвращалась в Нью-Йорк с концерта в Калифорнии, у неё случились три потери кряду. Во-первых, она потеряла ребёнка. По крайней мере, сама она думала о нём как о ребёнке, девочке, хотя на девятой неделе беременности она считалась ещё эмбрионом. Во-вторых, в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке, когда она была уже почти дома, у неё украли гавайскую гитару, с которой Жанна выступала после ухода Сида. И наконец, в-третьих, прямо в самолёте, во время полёта, куда-то подевалось кольцо, которое она носила на большом пальце. Жанна сидела в кресле, слушала айпод, пытаясь найти успокоение в музыке между походами в туалет, и вдруг заметила, что кольца нет. Колечко было простое, серебряное, безделушка, которую Сид как-то подобрал, когда они прогуливались в Атлантик-Сити. Подобрал в буквальном смысле: поднял с земли и надел ей на палец. Не обращая внимания на участливые взгляды пассажиров, Жанна обследовала проход, порылась между подушками кресла и вымела из-под него все конфетные обёртки и пакетики от наушников.

– Чёрт бы его побрал, – бормотала она про себя. – Чёрт бы побрал этого Сида.

Снова сильный приступ – у неё из глаз хлынули слёзы, и Жанна буквально упала на четвереньки. Подошла стюардесса и с приторно-заботливым выражением лица помогла ей сесть в кресло.

– В следующий раз, если будете чувствовать себя так плохо, лучше отложите полёт, – посоветовала она.

Позднее врач объяснит Жанне, что она всё равно никак не смогла бы предотвратить выкидыш. Скорее всего, отторжение произошло оттого, что с эмбрионом было не всё в порядке. Неправильное число хромосом, генетический дефект. Клетки делились, умножались, а потом перестали. Случается со многими. В самолёте у Жанны началось сильное кровотечение, во время спазмов она кусала от боли губы и сжимала кулаки, но слёзы все равно лились из глаз. Раньше она не могла решить, говорить или нет Сиду о своей беременности, а теперь уже и не о чем было говорить. Сид болтался рядом с ней больше десяти лет, каждый вечер напивался и постоянно перекладывал на неё ответственность, – разумеется, она превратилась в настоящую ведьму. А может, кольцо слетело с пальца, когда она, скорчившись, устраивалась в крошечном туалете самолёта? Она поискала кольцо даже в своих выделениях, но ничего в тёмной воде с кровяными сгустками не разглядела.

Когда самолёт приземлился в аэропорту Кеннеди и Жанна прошла в здание аэровокзала, начались новые спазмы, и кровотечение заставило её снова запереться в туалете. Её тело словно разрывалось изнутри, а когда становилось легче, она не могла решить, что ей причиняет боль – утрата кольца или ребёнка? Она убрала за собой, подтянула брюки и вышла вымыть руки. Тут и обнаружилось, что кто-то увёл гитару. Она её оставила вместе с сумочкой возле раковины, под сушилкой для рук. Сумочка лежала на месте, а гавайской гитары в чёрном футляре не было. Эта гитара – единственная вещь, которую Жанна купила себе после расставания с Сидом. Ей вспомнился Сид, каким он был, когда они только встретились в Атлантик-Сити. Тогда после концерта он повёл её на пляж и бросал пригоршнями песок в звёзды и твердил, что любит её. Жанна постояла немного возле раковины, глядя на свои руки: если смотреть в зеркало, то видишь сразу четыре руки – крупные кисти с длинными мозолистыми пальцами и красными костяшками, а вот след на большом пальце – там, где было кольцо. Жанна вымыла лицо, забрала сумочку и вышла навстречу душному нью-йоркскому вечеру ловить такси. Сегодня предстояло дать ещё один концерт. Надо продержаться хотя бы вечер.

Тевтонский рыцарь (Пер. М. Платовой)

Всевышний наведался в Центр семейной истории в тот июньский вечер во вторник, когда дежурства Пегги и Уинстона случайно совпали. Слонялся по павильону, расположенному позади парковки возле церкви Иисуса Христа Святых последних дней, и подслушивал их разговор из затенённых углов полупустого помещения.

Весь учебный год Уинстон был поглощён делами внуков и записывался на дежурства в Центре только в утренние часы – сегодня он впервые оказался здесь вечером. Больше двух лет прошло с тех пор, как Уинстон, выйдя на пенсию, поселился рядом с Центром, за это время они с Пегги успели заметить друг друга и в церкви, и на собраниях, но до сих пор им не приходилось встречаться в такой вот интимной обстановке. И сейчас им обоим чудилось, будто Отец Небесный наблюдает за каждым их движением и даже подталкивает друг к другу. Казалось, сам воздух был пронизан ощущением крайней спешки, почти лихорадки, хотя было всего лишь восемь вечера, два часа до закрытия, и только один посетитель засиделся в уголке, внимательно прокручивая мили микроплёнки в поисках своих предков.

– Хотите горячего шоколада? – спросила Пегги. Они сидели друг против друга за овальным столиком в центре комнаты: Уинстон обрабатывал запросы, приходящие по электронной почте, а Пегги размечала разными цветами графики дежурств волонтёров на следующий месяц.

– Нет, спасибо. Я не люблю шоколад.