Хлоп-страна

Концерт проходил в Трокмортон-театре в Марин-Сити, в получасе езды от Сан-Франциско, если без пробок. Мишель заранее купила билет, но задержалась на работе и в зал попала всего за несколько минут до окончания концерта. Удивительное дело: зал был почти полон, музыкантов наградили громкими аплодисментами. Мишель тоже похлопала и крикнула «браво». Все оркестранты, не исключая двух женщин, были одеты в белые рубашки и чёрные брюки. Трэвис оказался самым высоким и, по-видимому, единственным, кто хоть как-то занимался спортом. Ещё на первом свидании Трэвис рассказывал, как музыкантам – никто из них не состоял в одном-единственном симфоническом оркестре в городе – приходится крутиться, чтобы заработать на жизнь. Кто-то играл на похоронах, кто-то водил такси. У Трэвиса, впрочем, имелась почасовая работа: лекции по теории музыки в консерватории, и Мишель подозревала, что она зарабатывает за неделю больше, чем он за месяц.

После концерта оркестранты, их друзья и родные набились в машины и отправились в Сан-Франциско, в бар. Мишель попросили подвезти девушку, у которой на голове были белокурые дреды, а на ногах сапоги со шнуровкой. Девушке в роскошном БМВ было явно не по себе: она сидела, распрямив спину, обняв колени, и остро на всё реагировала. Мишель в этот день не успела пообедать и по дороге достала питательный батончик. Предложила пассажирке половину, а та в ответ накинулась на неё с целой лекцией: дескать, крупномасштабное производство продуктов быстрого питания наносит вред природе и нужно переходить на сыроедение и веганство. Корпорации разоряют фермеров, уничтожают леса на Амазонке и превращают человечество в телевизионных наркоманов, вещала пассажирка. Мишель побыстрее проглотила преступный батончик и прибавила газ.

В баре Мишель угостила всю компанию дорогим бурбоном, красовавшимся под стеклом на верхней полке. Свой стакан она осушила разом, понимая, что ведёт себя как первый парень на деревне. Обязанности Трэвиса – он был одним из организаторов концерта – наконец закончились, он присел рядом с ней и заказал два коктейля «водка с мартини». Мишель неприятно покоробило, что он сделал заказ за неё. Водку она не употребляла.

– Ну как тебе концерт?

Мишель отодвинула мартини и взяла ещё один бурбон.

– Похоже, вам, ребята, игра доставляет удовольствие, – сказала она с напряжением в голосе.

– Я искал тебя во время антракта, но не нашёл, – вопросительно улыбнулся Трэвис.

– В туалет ходила.

Трэвис протянул руку и погладил ей шею сзади, под волосами. Его ласка вызвала у неё раздражение. Она не собиралась это терпеть, как, похоже, хотелось Трэвису. Мишель наклонилась вперёд и поцеловала Трэвиса в губы. У поцелуя оказался привкус древесного дыма и алкоголя – не слишком-то привлекательно, и совсем не то, что она ожидала. Всё равно что поцеловать обугленную древесную кору, политую спиртом. Неожиданно Мишель почувствовала возбуждение. Было что-то волнующее в мужчине, который так неправильно пахнет. Мишель опрокинула в горло ещё порцию бурбона и сказала:

– Хочешь поедем ко мне?

Трэвис слегка отстранился. Потом взял Мишель за руку и, пытаясь поймать её взгляд, произнёс:

– Ты мне нравишься. Мне с тобой хорошо.

Мишель почувствовала себя не в своей тарелке и сказала, глядя куда-то поверх его плеча:

– Впрочем… Я тут вспомнила, ко мне сестра обещала приехать на завтрак, может получиться неловко.

– Понимаю, – кивнул Трэвис. – Я ведь писал тебе в самом первом письме: я переживаю тяжёлый разрыв и не хотел бы торопить события.

Мишель оставила бармену чаевые в половину чека и уехала домой – в большую квартиру-студию на Телеграф-хилл, из которой открывался роскошный вид на залив. Сбросила туфли и вытянулась на полуразвалившемся бархатном диване с ноутбуком на животе. Стройка никогда не останавливалась, даже в воскресенье приходили мейлы и раздавались звонки от китайских поставщиков, от бригад, работавших посменно, и от её собственных подчинённых, вечно перекладывавших решение на её плечи.

Сквозь окно, занимающее всю стену в гостиной, Мишель видела яркую сетку огоньков на дальних берегах залива. Луна и гирлянды звёзд оживляли ландшафт, словно украшения, развешанные по случаю праздника. Ей захотелось позвонить сестре, которой у неё не было, и поплакаться в телефонную трубку.

– Девушка твоего роста не может притворяться серой мышкой, – сказала ей как-то мать.

И каждый день Мишель, выходя к людям, старалась казаться выше и сильней, чем была.

«А как же маленькой мышке выжить в стеклянном доме? – думала она, засыпая и припоминая вчерашний сон. – Вот как: ей надо прогрызть ход наружу!»

Во сне она стала устраивать себе гнёздышко в корнях старой сосны. Потом выглянула оттуда. Стеклянный дом маячил среди деревьев, заброшенный, уже покрытый мхом, но всё ещё освещённый изнутри. Тогда Мишель сообразила, что она и была архитектором, придумавшим этот дом. Она так основательно выполнила свою работу, что ничто в природе не смогло бы его разрушить.

Признаться в любви (Пер. А. Степанова)