Хлоп-страна

Поезд замедлял ход, цифры на верхнем табло, под которым прежде стояли велосипедисты, пошли вспять. Яркий свет в вагоне вспыхнул ещё на миг и начал тускнеть. Тонкий визгливый звук забился в ушах Марии, нарастая до тех пор, пока с треском не лопнул. Она снова взглянула на плачущую женщину, на её нелепую бордовую футболку, всклокоченные волосы. Боль женщины была только её болью, но Мария заметила, что остальные пассажиры вели себя так, будто эта боль заразна. Сидящий в соседнем кресле старик отклонился от плачущей как можно дальше, «бизнесмен», проследив за взглядом Марии, глянул на слёзы женщины и откинулся в кресле, прикрыв веки. Всего полчаса назад Мария, опасаясь за своё душевное равновесие, поступила бы точно так, как они. Теперь она оставалась спокойна. Более того, она чувствовала какую-то растущую в ней силу, совершенно новый интерес. Пока свет окончательно не потускнел, Мария открыла ноутбук и отменила удаление стихов. Не следует требовать от себя слишком многого. Поэтами не становятся в одночасье.

Солнце поднимается вновь, освещает небо
и указывает место, где я утратил своё одиночество, —

пусть с изъянами, но она закончит этот перевод. Мария сохранила документ, отложила компьютер, пересекла проход и накрыла ладонью руку плачущей женщины:

– Расскажите мне, что с вами случилось.

Осень у дверей (Пер. А. Нитченко)

Переводческий семинар собирался в городке на севере штата Нью-Йорк, в университете, который я когда-то закончила, и по большому счёту именно выбор места и убедил меня участвовать в нём.

Протрубив восемь лет переводчиком-синхронистом на конференциях, я уже хотела сменить пластинку, покончить с работой, которая требовала бесконечных переездов, а художественный перевод меня давно занимал. Как-то я перевела на английский несколько стихотворений Рильке – теперь у меня появился шанс получить советы по их публикации. Может быть, удастся подписать договор с издательством, выпустить книжку переводов. Но больше всего меня соблазнял случай прикоснуться к собственным, так сказать, корням, прежде чем открыть новую главу своей жизни.

К. был единственным приятелем, оставшимся у меня в городке. Мы познакомились с ним на первом курсе в общежитии. Потом съехались и снимали комнаты в одном коттедже. Последний раз виделись на моей свадьбе, а недавно до меня дошёл слух, что он вернулся в alma mater доцентом на факультет печати и фотографии. На много лет я потеряла его из виду, а тут вдруг захотелось узнать, чем он жил все эти годы и почему вернулся туда, откуда начинал.

Довольно скоро первое радостное возбуждение от встречи со знакомыми местами стало улетучиваться: университетский кампус оказался перестроен, корпуса, которые я узнавала, при ближайшем рассмотрении оборачивались совсем не теми, новые флигели примыкали к прежним строениям, интерьеры были полностью переделаны. В довершение всего художественные переводчики оказались замкнутой, заносчивой группкой, и за два дня я не приобрела новых знакомств, разве что прихватила с собой несколько экземпляров кровосмесительных литературных журналов, где они публиковали друг друга.

Квартира К. находилась в пятнадцати минутах езды от кампуса в жилом массиве одинаковых таунхаусов. Октябрь, повсюду на крылечках ярко-оранжевые резные тыквы, многие окна украшены наклейками с привидениями и пауками, и только у К. было пусто. Он открыл дверь, и я даже растерялась: поцеловать его или пожать руку? Неуклюже мы сделали и то и другое.

– Ну и каково это – возвращаться? – спросил К., топчась в прихожей. Ему пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем я поняла. Даже спустя столько лет он говорил по-английски с сильным польским акцентом и вдобавок глотал слова.

– Как глянуть в зеркало и увидеть чужого человека. Но ты и сам должен знать, это же ты поселился здесь.

Он улыбнулся и произнёс что-то вроде: «И до сих пор пытаюсь понять».

Повесив пальто на ручку двери, я прошла за ним в гостиную – просторную пустую комнату, в которой не было совсем ничего, даже телевизора, только одинокая психоделического вида оранжевая кушетка, исполняющая роль мебели. Вокруг кушетки громоздились стопки студенческих работ, а над ней на стене висел огромных размеров плакат с изображением футбольного стадиона – что-то, без сомнения, связанное с его профессиональной деятельностью. Когда-то на втором курсе К. признался мне в любви – он хотел бы жениться на мне, говорил он. Я тогда рассмеялась ему в лицо, но теперь смеяться не хотелось: будущее оказалось намного уродливей, чем я могла себе это представить.

– Я не… – К. пробормотал что-то, озираясь, будто увидел свой дом впервые. – Я практически живу в своём рабочем кабинете. Знаешь, когда преподаёшь…