Хлоп-страна

– Он пока ничего не знает. Как ты думаешь, дадут мне то место? Я соврала: написала, что свободно говорю по-французски. Какое им, спрашивается, дело говорю я по-французски или нет? Моя работа – преподавать английский. Объяснить разницу между временами глаголов.

– А я решила, что ты домой хочешь вернуться. И потом – мы же договорились устроить вечеринку с латке[17] и ветчиной? Мне казалось… Нет, серьёзно, я так ждала праздников.

– Пойми, я просто не выношу тут всего! Я не про тебя: по тебе я буду скучать. Но Америка, она такая… Такая… Позавчера мы с Кристианом обедали с его новым начальником, и битый час слушали, какой он купил крутой дом. Про мебель, про полы, про вид из окна. Кристиан, впрочем, слушал с удовольствием – он не прочь воплотить американскую мечту. Можешь откорректировать моё резюме ещё раз? Мне просто необходимо уехать.

Вера шла с отрешённым видом, уставившись на тротуар перед собой.

– По-твоему, в Европе всё иначе? – спросила она. – А как же ты рассказывала про квартирную хозяйку, которая читала твои письма и пилила тебя за то, что ты покупаешь вещи не там, где надо?

– Ну а что ты хочешь от деревни, чёрт знает где? – пожала плечами Травка. – Всего одна фабрика, где работал Кристиан, единственное предприятие. Но есть же Копенгаген, Париж…

– Сан-Франциско.

Травка сильнее сжала Верино предплечье.

– Не волнуйся, я ещё не уезжаю, времени навалом. И родная пристань у меня всегда будет здесь.

– Может быть, стоит рассказать об этом Кристиану? А то слышишь – они там мебель обсуждают.

Действительно, Илай и Кристиан обсуждали достоинства книжных шкафов из «Икеи».

– Мы на прошлой неделе поставили у себя стенку «Билли», – рассказывал Кристиан. – Целый вечер собирали, но теперь для всего есть место – и для книг, и для глиняной посуды, которую лепит Травка.

– Молодцы! – похвалил Илай. – А Вера сегодня впервые оторвалась от книг уж не помню за сколько дней. Нет, вру, второй – если считать тот день, когда мы встретили вас в аэропорту. И не устаёт рассказывать про их с Травкой детство.

– Правда? – обернулся Кристиан.

Илай удивился, какое у него бледное лицо. И глубокая морщинка между бровями.

– Травка не очень-то любит вспоминать прошлое. А я бы послушал, любопытно. Люблю слушать старые истории…

Что-то на другой стороне улицы привлекло внимание Кристиана, и он перебил Илая:

– Слушай, ты когда-нибудь пил кофе с кардамоном? Мы попробовали в Турции – божественно!

Все обернулись и посмотрели туда, куда глядел Кристиан. Это была витрина, плотно заставленная старыми безделушками: курительные трубки, фонарики, куски кварца, какие-то блестящие железки, декоративные ткани.

– Когда мы с Травкой подкопим денег, откроем кафе, и Травка будет продавать там свою посуду, – сказал Кристиан.

По его лицу было видно, что эта идея ему нравится.

Вполне достойная кофейня оказалась переполненной. Воскресная толпа едва ли не выплёскивалась из дверей наружу. Пришлось идти дальше. Сразу за углом обнаружилась крошечная забегаловка – душная и тёмная, пропахшая запахом пережжённых кофейных зёрен. Кристиан спросил у кассира, есть ли у них кардамон. В ответ парень ткнул пальцем в кувшинчик с корицей. Кристиан с улыбкой натряс себе в кофе корицы, понюхал и призвал всех следовать его примеру:

– Простенько, но со вкусом!

Однако кофе взял он один. Вера заказала горячий шоколад, Илай с Травкой пили воду из бумажных стаканов.

– Американский шоколад очень сладкий, – сказала Травка. – Я думала, ты худеешь…

Вера засмеялась, чтобы скрыть обиду.

– Уже и не пытаюсь.

И непроизвольно погладила складку живота над джинсами.

– Когда пишешь, сладкое необходимо. Как только сдам диссер – сяду на диету.

– Ждём не дождёмся! – объявил Илай. – Нашу Веру будет не узнать. Начнёт бегать по утрам, готовить, играть на гитаре, заниматься садоводством и изучать языки. Не пройдёт и пары-тройки веков.

– И в чём здесь юмор? – спросила Травка. – По-твоему, Вера неспособна на это?

– Конечно, способна, – ответил Илай. – Она же трудоголик… с самого детства, разве нет? Ну-ка расскажи, как она вела себя в школе? Вставала в четыре утра и садилась за учёбу? Когда это началось?

– Вера – трудоголик? – Травка фыркнула так, что вода брызнула у неё изо рта. – Ты, наверное, о какой-то другой Вере говоришь? Моя Вера прогуливала уроки, чтобы порепетировать со своей металлической группой. И сочиняла манифесты об освобождении женщин.

– Я люблю «Металлику», – заметил Кристиан. – И «Раммштайн» люблю.

Вера объяснила:

– Идеалы у меня неизменны, а вот методы переменились, когда я поступила в университет, а потом в магистратуру. А в школе – да, хотела стать революционеркой. Но теперь только изучаю теорию. Гендерные и сексуальные механизмы в обществе потребления эпохи позднего капитализма.

– В общем-то, я наслышан о Верином боевом прошлом, – сказал Илай. – Каждый раз, когда мы приезжаем в гости к её родителям, они прямо все на нервах, спокойно говорить не могут. По-моему, они до сих пор боятся, что она вступит в какую-нибудь панк-группу. Или выкрасит волосы в зелёный цвет.