Бай Зариф вообще был не большой охотник до путешествий и всегда с неохотой снимался с насиженного места, и только если в том возникала крайняя необходимость, а возникала она очень редко. Но на этот раз богачу волей-неволей пришлось отправиться в горы самолично, потому как посылать слугу со столь ответственным заданием ему вовсе не хотелось. Ведь одно дело выкрасть бумагу, принадлежащую тебе (если вор попался и выдал Зарифа, то бай с легкостью отвертелся бы: возвращал свое, а вовсе не крал), и совсем другое – избавиться от ходжи, сующего свой нос, куда не следует. К тому же присутствие в селении Насреддина сильно пугало Зарифа, особенно после того, как он поставил на место полунищего торговца тряпьем Пулата, ловко надул судью и всерьез взялся за муллу. Правда, мулла в последнее время зарвался, стал очень жадным и возомнил себя едва ли не ровней Аллаху, но все же… А затем ходжа, как пить дать, возьмется и за других, к примеру, за Зарифа. Что Насреддину удалось разобраться с муллой, Зариф еще не знал, он покинул селение прошлым вечером, спеша до ночи добраться до места, где низвергается водопад. Там он намеревался переночевать у своего закадычного товарища, мираба Хасана, и заручиться его поддержкой, а может, и сэкономить на нем. Ведь беда в лице Насреддина не только его личная, а общая, и бороться с ней, по разумению бая, следовало сообща.
Когда у подножия перевала показался путник, мираб сразу вскочил с топчана и спрятался за широкий ствол ивы. Так он поступал в последнее время каждый раз, завидев кого на тропе. Хасану вовсе не хотелось попадаться на глаза к ходже, хотя появление Насреддина у перевала означало бы, что проклятый нечестивец наконец покидает селение, а это было бы вовсе не плохо. По крайней мере, с точки зрения мираба.
Однако путник шел пешком и к тому же мало походил на щуплого старика, и Хасан, несколько успокоившись и приняв важный вид, вышел на открытое место. Уже порядком стемнело, и поэтому разобрать, кто надумал покинуть селение на ночь глядя, Хасану никак не удавалось. Мираб помалкивал и ждал приближения путника. Но путник, не дойдя шагов сто, опустился на корточки у самой реки и стал черпать горстями воду, утоляя жажду. У Хасана от подобной наглости свело челюсти. Ладно бы еще путник шел с перевала и мог не знать, кому принадлежит река, но пришедший из селения хорошо осведомлен об этом.
– Эй ты, – гневно воскликнул Хасан, как только смог разомкнуть челюсти. – Ты чего там делаешь?
Незнакомец обернулся на крик, затем медленно выпрямился и уставился на мираба, засунув большие пальцы рук за пояс.
– Да вот, решил напиться, если на то будет воля Аллаха!
– Аллаху молись, а плати мне!
Неизвестный только криво усмехнулся в ответ.
– Чего смотришь? Плати, говорю!
– Твоя жадность, Хасан, станет твоей погибелью, – крикнул Хасану незнакомец.
– Зариф? Ты? – наконец признал Хасан в незнакомце своего старого друга. Ведь кому быть друзьями, как не землевладельцу и мирабу – вместе обирать народ сподручнее.
– Я, я. – Зариф вразвалочку приблизился к мирабу. – Ну, как дела?
– Милостью всевышнего, дела мои идут в гору!
– Скорее, они текут с гор, прямо тебе в карман, – расхохотался Зариф, опускаясь на топчан и обмахиваясь ладонью. – Взопрел весь, пока добрался до тебя.
– Что же тебя привело ко мне?
Хасан присел рядышком с гостем, ополоснул пиалу и, наполнив ее чаем, передал Зарифу.
– Благодарю. – Бай принял пиалу и отхлебнул из нее. – Дела, большие дела. А ты, я вижу, решил отсидеться здесь? Тихо, спокойно. Красота, одним словом.
Зариф оглядел окружающий пейзаж и остановил взгляд на лице мираба.
– Что значит, отсидеться? Здесь мой летний дом, – указал мираб на невысокое строение за скалой у самого водопада.
– Ой, хитришь, Хасан, – покачал головой Зариф.
– С чего бы мне хитрить? – сделал удивленное и очень наивное лицо мираб, которое ему совершенно не шло.
– Я тебя насквозь вижу, – качнул пиалой Зариф. – Насреддина боишься.
– Вот еще, стану я бояться какого-то вшивого ишака! – вспыхнул Хасан, поерзав на курпаче. – Просто здесь мне больше нравится: птички, прохлада.
– Боишься, – убежденно повторил Зариф, допил чай и выплеснул из пиалы его остатки с крупными чаинками. – И правильно делаешь. От Насреддина никому не стало житья.
– Да ну?
– Истинно так! Мулла скоро, видать, кончится, тряпичник Пулат носа из дома не кажет, а судья не желает связываться с Насреддином, опасаясь подвоха.
– Да ну? – опять пробормотал Хасан и отер вспотевшую шею платком.
– Да что ты заладил: «ну» да «ну»! – взорвался Зариф, грохнув пиалой о доски топчана. – Если так и дальше пойдет, нам всем будет крышка, и вряд ли тебе удастся отсидеться в своей прохладной берлоге с птичками. Разве что с райскими.