Звезды светили ему в спину, небо стало черным, когда хоббит вошел в дверь и заскользил внутрь Горы. Это не был вход гоблинов и не грубая пещера лесных эльфов. Это был ход, сотворенный гномами на вершине их богатства и мастерства: прямой как линейка, гладко тесаный пол и ровные стороны, убегающий с мягким, никогда не изменяющимся наклоном – к некому отдаленному концу в черноте внизу.
Спустя немного, Балин пожелал Бильбо удачи и остановился там, где он мог видеть бледные очертания двери и за счет хитрого эха туннеля, слышать шепчущие голоса остальных. Тогда хоббит надел кольцо, ориентируясь по отражениям и производя не более звуков, чем возможно хоббиту, он бесшумно заскользил вниз, вниз и вниз в темноту. Он трепетал от страха, но лицо его было твердым и суровым. Он уже не был тем хоббитом, что покинул долину без носового платка. Он не имел платка уже столетья. Он освободил кинжал их ножен, затянул пояс и пошел.
- Ну, вот ты и тут, наконец, Бильбо Беггинс, - сказал он про себя. – Ты идешь и направляешь стопы прямо туда, как на ночной вечеринке и ты готов выйти и заплатить за это! Мой дорогой, дурнем ты был, да так им и остался! – сказал часть Тука в нем. – Я совершенно не смогу использовать охраняемые драконом сокровища и есть большой шанс и вовсе остаться здесь вечно, если только я не проснусь и не найду, что этот ужасный тоннель есть мой главный коридор дома!
Конечно, он не проснулся, но продолжал идти и идти, пока последние признаки двери не исчезли позади. Он снова был один. Вскоре он осознал, что начал чувствовать тепло. – Что это за жар, который я смогу увидеть спустившись ниже? – думал он.
Он был. Спускаясь ниже, он рос и рос, пока не оставил все сомнения насчет себя. Это был красный свет, уверенно становившийся все краснее и краснее. Также, в тоннеле стало без сомнения жарко. Клочки дыма взмывали вверх и проплывали мимо него и он начал потеть. Звук начал пульсировать в его ушах, вроде бурления закипающего большого горшка, смешанный с урчанием огромного кота. Он возрос до безошибочного шума некого большого животного, храпящего во сне там, внизу, в красном пылании перед ним.
Он лежал там, огромный, красно-золотой дракон, скорее всего спящий: пыхтение исходило из его ноздрей и пасти, но его огонь в дремоте, вырывался слабо. Под ним, под всеми его конечностями и гигантским скрученным хвостом, по обе стороны его, распростершегося вдоль невидимого пола, лежали бесчисленные груды драгоценных вещей, обработанного и сырого золота, бесценных камней, серебра, отливавшего краснотой в красном же свете.
Смог лежал, обернутый крыльями подобно неизмеримой летучей мыши, частично обволоченный дымом с одной стороны так, что хоббит мог видеть его низ и вытянутый бледный живот, инкрустированный драгоценностями и кусками золота по всей его длине на дорогом ложе. Позади, где стены смыкались, неясно виднелись кольчуги, шлемы и секиры, подвешенные мечи и копья: и там же выстроенные в ряд стояли огромные кувшины и сосуды наполненные сокровищами, которые трудно было угадать.
Сказать, что дыхание Бильбо пресеклось, значит не сказать ничего. Не было слов выразить его ошеломление, с той поры, как Люди изменили язык, которому они обучились у эльфов в дни, когда мир был чудесен. Бильбо слышал сказки и песни о драконах прежде, но величие, жажда, слава такого сокровища, никогда не доходили до его дома. Его сердце было заполнено и пронзено очарованием и страстным желанием гномов: и он смотрел бездвижно, почти забыл о чудовищном страже, на золото, вне цены и счета.
Он смотрел на все это казалось век, прежде чем пошел, помимо воли от тени двери по полу, к ближайшей куче сокровища. Над ним громоздился спящий дракон, страшная угроза даже во сне. Он ухватил большой кубок с двумя ручками, настолько тяжелый, насколько он мог нести и бросил один устрашенный взгляд вверх. Смог пошевелил крылом, выпустил когти, звук его храпа изменился на несколько нот.
Тогда Бильбо потек прочь. Но дракон не проснулся – в этот раз – перевалившись в другие, алчные и жестокие сны, лежа здесь, в украденном зале, пока маленький хоббит с трудом пробирался вверх по долгому тоннелю. Его сердце лупило в груди, ноги тряслись более, чем когда он шел вниз, но он все равно сжимал свой кубок, а его внутренний голос ликовал: «Я это сделал! Это я покажу им. Куда больше бакалейщик, чем грабитель! Так, мы не услышим более об этом!
Но он не сделал этого. Балин был вне себя от радости, увидев хоббита снова, и возликовал. Он подхватил Бильбо и вытащил на открытый воздух. Была середина ночи и тучи покрывали звезды, но Бильбо лежал с закрытыми глазами, задыхаясь и получая громадное наслаждения от чистого воздуха, с трудом осознавая возбуждение гномов или как они хвалят его или хлопают по спине и прилагают себя и все свои поколения семей к его услугам.