– Тогда до свиданья! Не скажу, до скорого, но до свиданья! – проговорил Гэндальф и, повернув лошадь, поехал на запад. Но не мог волшебник расстаться с друзьями так просто, без последнего напутствия. Оно никогда не бывает лишним. Гэндальф притормозил коня и приставил ладони ко рту.
– До свида-а-а-анья! Будьте осторожнее! И ни за что не схо-о-оди-и-и-ите с тропы-ы-ы! – донеслось до них.
И Гэндальф пришпорил лошадь и вскоре скрылся из глаз.
– Пока-пока! Скачи себе! – сердито откликнулись гномы, которым на самом деле было не по себе оттого, что они остались одни. Начиналась самая опасная часть путешествия. Каждый вскинул на плечи тяжелый тюк и кожаный мешок с водой, и, повернувшись спиной к солнцу, путники ступили под мрачные лесные своды.
Глава восьмая
Пауки и мухи
Они шли гуськом. Тропа нырнула в темный туннель, образованный двумя склоненными одно к другому громадными деревьями, такими старыми и задушенными плющом, что на замшелых сучьях осталось лишь несколько мертвых почерневших листочков. Узкая тропинка петляла между высоких стволов. Лес словно отгородил их от дневного света, который далеко позади мерцал сквозь чащу крохотной светящейся точкой. Тишина была настолько глубокой, что каждый шаг, казалось, гулким эхом разносился по лесу, а встревоженные деревья нагибались и прислушивались.
Постепенно их глаза стали привыкать к полумраку темно-зеленой чащи. Иногда сквозь густую листву пытался пробиться тоненький солнечный лучик, но быстро застревал и ломался в плотной сети сплетенных ветвей. Вскоре и это прекратилось. Мрак сомкнулся.
В лесу водились черные белки. Быстрым и зорким взглядом Бильбо успевал заметить, как они, мелькнув пушистым хвостом, удирали с тропинки и прятались за стволами деревьев. В кустах слышалось ворчанье, фырчанье, хрюканье. В сухих листьях кто-то шуршал, шаркал, торопливо шнырял и шушукался. Но кто издавал эти странные таинственные звуки, Бильбо разглядеть не мог. И все же самое противное – это паутина. Густая, плотно сплетенная, с необыкновенно толстыми нитями, она протягивалась от дерева к дереву, опутывала нижние ветви, провисала до земли. Однако то ли по волшебству, то ли по какой другой загадочной причине тропинка была свободна от паутинных пут и ловушек.
Совсем скоро Черный лес стал им ненавистен почти так же, как гоблинские туннели, и казался таким же бесконечным и непреодолимым. Но они шли и шли вперед. Много времени утекло с того момента, когда они в последний раз видели солнце и небо и чувствовали на лице свежее дуновение ветерка. Недвижимый воздух не смел шевельнуться под давящим лесным сводом. Здесь царила вечная тишина, темнота, духота. Это давление спертого воздуха ощущали даже гномы, хотя они и привыкли работать под землей. А хоббит просто задыхался. Пусть он и жил в норке, но все погожие летние денечки непременно проводил на свету да на солнышке.
Ночи и вовсе были невыносимы. Наваливалась кромешная тьма, в которой и впрямь ничего нельзя было разглядеть. Бильбо поднес руку к самому носу, но даже и тогда ничего не увидел. И все же кое-что они видели: в ночной черноте то и дело вспыхивали желтые, зеленые, красные огоньки. Глаза! Пристальные, подкарауливающие, ускользающие. Едва Бильбо оборачивался, они исчезали и снова зажигались то вблизи, то вдали. Со всех сторон. Иногда огоньки сверкали сверху, с веток деревьев, прямо над головой. И тогда становилось совсем страшно. Но особенно его пугали отвратительные бледные выпуклые глаза. «Совсем не звериные. Как у насекомых, – содрогался хоббит. – Только чересчур большие!»
Ночь не была холодной, но они на всякий случай развели сторожевой костер. Однако вскоре пришлось его загасить. При каждой вспышке огня сотни и сотни глаз невидимых тварей начинали роиться вокруг. Еще противней были мириады серых и черных мотыльков, порой с ладонь величиной, которые безумной каруселью бились, кружились, трепыхались, оглушали жужжанием и сухим шорохом крыльев. Вдобавок ко всему в круг света врывались огромные черные, как сама ночь, летучие мыши. Опасаясь разводить костры, они теперь проводили все ночи напролет в жуткой тревожной темноте.
Хоббиту казалось, что весь этот ужас длится и длится целую вечность. Он постоянно был голоден, потому что еды становилось все меньше и путникам приходилось ее приберегать. Дни шли за днями, а лес все не кончался и не менялся, и путники забеспокоились. Запасы были уже на исходе. Гномы попытались охотиться на белок, выпустили впустую множество стрел, а подстрелили всего одну. Но когда они зажарили добытую белку, она оказалась совсем несъедобной. Больше они белок не трогали.