Холодные зори

Ицек Козер был на добрый десяток лет старше Василька. Его очень узкое и словно кем-то специально вытянутое книзу библейское лицо еще более удлинялось клинышком худосочной, редкой пепельно-серой бородки. Бледное до синевы, оно теперь покрылось крупными каплями пота, стекавшего с низкого узенького лба на огромный, словно бы отдельно живущий горбатый нос, а с него еще более крупными каплями падая на землю. Одно это свидетельствовало о том чрезмерном напряжении, которое Ицеку приходилось переносить в столь непривычном для него чисто солдатском деле, к которому он совершенно не был подготовлен. И когда Козер, тяжело дыша, подползал к Васильку, того поражал его вид. Куда девался обычно острый и быстрый взгляд Ицека, привычный, слегка надменный прищур его глаз? Перед Васильком лежал старый, уставший, больной человек. Это пугало Василька, он старался ползти все медленнее, а остановки делать чаще, давая отдохнуть своему товарищу. И все равно из-под челки ровно подстриженных, как у мальчиков из певческого хора или скрипачей-вундеркиндов, волос, чтобы не закрывали лба, у Козера продолжали катиться градины холодной и липкой влаги. «Откуда только это у него берется?» — думал Васек, с удивлением и опаской поглядывая на напарника. Сам он был совершенно сух, и ползти по снегу ему почти не доставляло труда. Козер не захотел надеть телогрейку, а остался в своем длинном черном пальто, полы которого, стянутые плотным белым полотном маскхалата, захлестнули ноги и мешали движению. В том-то и состояла, видимо, разгадка такой его неимоверной напряженности и быстрой утомляемости. Немаловажные причины вынудили Ицека к этому. Именно ему предстояло проникнуть на привокзальный телеграф и прочитать все полученные депеши, так как иной связи теперь с этим поселком, где были перерезаны телеграфные провода, у губернского города не существовало. А в своем приличном интеллигентном пальто все это он мог сделать, не привлекая к себе особого внимания. Да и чувствовал себя в обычной своей одежке Козер куда уверенней, чем в этом вот маскхалате.

Небо затянули свинцовые облака. Ни звезд, ни месяца. Кругом темно. Заводы не работали, «электричка» не давала света в город и на улицы. Лишь вдали возле станции тускло тлели высокие газовые пристанционные фонари. Потушить их — было задание, которое попутно, в ходе обеспечения операции Ицека, поручалось выполнить Василию Адеркину. Всю дорогу тянул он с собою рядом тонкий шест, а в одном из карманов его телогрейки покоился молоток, обвязанный тряпкой. Его он насадит на толстый конец шеста и этот шест за тонкую часть будет раскачивать, чтобы молоток ударил по стеклу, а затем и по газовой горелке.

Кладбище, лежавшее на их пути, встретило разведчиков неожиданной засадой. На расчищенной от снега, выложенной кирпичом могиле сидели два усатых унтера и не спеша угощались водчонкой, закусывая солеными огурчиками да ржаным хлебушком с сальцем. Был у них, видно, и чесночок. Ицек сразу почуял острый запах. Глаза его налились кровью. Он изо всех сил закрыл лицо руками, чтобы чих не так был слышен. Огибать кладбище — значит потерять еще более часа времени, да и не было уверенности, что вокруг ограды не ходит патруль.

Раздумывать долго не приходилось. Васек подполз тихонечко к заранее облюбованному пролому в кладбищенской ветхой ограде и знаком показал Козеру: «Жди сигнала, лежи, не двигайся!» А сам, уложив свой шест вдоль фундамента ограды, проник на кладбище и пополз между могилами прямо на засаду. Неподалеку от унтеров Васек на время затаился и услышал:

— Чих с городу вроде бы ажно сюда до нас ветром принесло. Не вчув, а, Митрий?

— Який тоби чих? Земля идей-то порушилась возля ограды чи у могили. Страхи на этих кладбищах мобуть токи начинаются.

— А ты колы бачив, покойники як вздыбаются?

— Хай тоби грец, Яшка, не зуды — накликаешь беды!

Василек двинулся мимо, проползая позади соседней могилки, обошел унтеров со стороны станции, а за высоким склепиком смело сел, достал плошку, всыпал бертолетки, поджег и стал помешивать фарфоровым пестиком. Когда вспыхнуло холодное пламя и заиграло мертвенно-синим отблеском, Васятка сунул руки под простыню и разом встал, завыв по-волчьи, и начал продвигаться, не сгибаясь, из-за склепика прямо на унтеров.

Те как увидели покойника, перекатились через могилку и ходом по кладбищу в сторону поселка:

— Свят, свят, свят! — слышалось их беспомощное бормотание да раздавался тяжелый топот кованых сапог. Они прыгали с могилы на могилу и вскоре скрылись за оградой в темноте ночи.

— Гады, едва успел руки отдернуть, так бы и отдавили сапожищами напрочь, — ворчал Ицек, во весь рост вместе с Васькиным шестом направляясь по кладбищу к светящемуся синим пламенем Адеркину.

— Теперь, Илья, давай, брат, ноги в руки и бегом, — прошипел Васек, освобождаясь от огонька, высыпав содержимое чашки прямо в склепик, отчего из того синий свет пошел.