Читаем Хорасан. Территория искусства полностью

Борьба предела и бесконечности находит в орнаменте свою наиболее обостренную форму выражения. Постоянно, будучи в среде предельных пространственных и временных форм, орнамент, тем не менее, неуклонно устремлен в бесконечность. В этом его функция сближается с музыкой. Если в Европе орнамент в большей мере склонен к пределу, орнамент и другая вещь непременно находят друг друга, то в искусстве и архитектуре исламского мира, напротив, орнамент всегда надстроен над вещью, одновременно, пребывая в ее глубине.

Орнаментальные мотивы разнообразны и своеобразны (например, в Самарре или в саманидской архитектуре и на керамике), они могут сочетаться и с другими видами искусства, например с каллиграфией. И более того, каллиграфия довольно рано способна переходить в орнамент, она становится орнаментальной уже в саманидское время. Это говорит только об одном – орнамент посягает на любые изобразительные формы, она включает их в свой дискурс, тем самым прекращая их самостоятельное существование. В таких условиях никак нельзя судить о его иконографических признаках.

Для нас указанный выше опыт поэтологов означает следующее: мы намерены вывести представления об орнаменте из плоскости мышления в сферу поэтико-психологического сознания иранцев и, следовательно, отчетливо осмыслить имманентность орнамента по отношению ко всей культуре.

Говорить об орнаменте приходится в тот момент, когда мы встречаем вневременное распределение геометрических и растительных) мотивов в плоскостном или сферическом пространстве, будь то сплошное покрытие плоскости стен, арок и куполов, поверхности сосудов, различного рода бытовых предметов или фризовое распределение этих мотивов по всевозможным материальным носителям.

Орнамент существует только в пространстве, в безграничном пространстве культуры вне времени. Появление орнаментальных мотивов на различных вещах есть следствие его пространственного пролегания. Временной поток любой интенсивности всегда направлен поперек пространства орнамента, выхватывая тот или другой его мотив для сугубо частных целей, никак не затрагивая его бесконечной и тотальной продолженности. Время не в силах убрать пространственную тотальность орнамента, для этого ему не хватает интенсивности. Время интенсивно ровно настолько, насколько его хватает.

Следовательно, орнамент существует в пространстве, опространствливая все то, что оказывается на его пути, изобразительное искусство, архитектуру, декоративно-прикладное искусство. Орнамент существует поперек конкретно взятого времени только потому, что ничто другое не в состоянии соперничать с ним в силе опространствливания. Орнамент существует во имя себя самого, сказал Олег Грабар. Что это значит? Все дело в том, что орнамент ни на что не указывает, нет ничего значимого за ним, за его пределами в сфере языковых дефиниций. Бесполезно искать ее конкретное значение, орнамент атопичен до появления вербального тела, которое провоцируется субъектом. Однако мы не можем не признать, что имманентный смысловой заряд все же ему присущ. Напомним, что имманентность не есть содержательность, не есть даже семантика изображения, ибо семантика имеет дело с вербальностью. По определению имманентным планом орнамента является то, что Плотин назвал пролегающим планом искусства и красоты. Орнамент есть зримое и предельно отвлеченное воплощение этого искусства и этой красоты. Чаще всего случается так, что чистую красоту объективируют и тогда она репрезентирует весь спектр теологических представлений о вышнем мире. Это и есть неотъемлемая объектная данность орнамента, основной предикат его присутствия в мире значений.

Если орнамент как таковой внеобразен, то что дает ему возможность осваивать пространства? Это – присущая ему сила, позволяющая не только овладевать, но и искривлять пространства. Повторим, о внеобразной функции орнамента приходится судить в то время, когда он существует вне времени и исключительно в бесконечно увеличивающемся пространстве. Орнамент обладает силой освоения любого пространства, в любом виде искусства, в любом месте. Орнаменту назначено не заполнять пространство, а наполнять нейтральность его пустоты многоцветием и разнообразием фигур, соответствующих идеальной красоте той или иной культуры. Именно поэтому мы предпочли говорить об орнаменте с позиций фигуры силы. Сила орнамента позволяет ему наполнять и искривлять пространство посредством репрезентации различных фигур.

Мы убеждены, что общераспространенное мнение о том, что орнамент заполняет пустоту плоскости стен, сводов, куполов, книжных страниц, керамики, различного рода предметов утвари, принципиально неверно. Орнамент имеет дело с пустотой, однако пустота есть то, что объективируется и визуализируется для имманентной культуры красоты, пролегающего по всей культуре плана красоты. Той красоты, о которой говорил Плотин (см. главу I). Орнаменту назначена другая функция, нежели просто заполнение пустот. Об этом мы и поговорим на примере оконных решеток.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Эстетика и теория искусства XX века
Эстетика и теория искусства XX века

Данная хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства XX века», в котором философско-искусствоведческая рефлексия об искусстве рассматривается в историко-культурном аспекте. Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый раздел составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел состоит из текстов, свидетельствующих о существовании теоретических концепций искусства, возникших в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны некоторые тексты, представляющие собственно теорию искусства и позволяющие представить, как она развивалась в границах не только философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Александр Сергеевич Мигунов , А. С. Мигунов , Коллектив авторов , Н. А. Хренов , Николай Андреевич Хренов

Искусство и Дизайн / Культурология / Философия / Образование и наука