Читаем Хорасан. Территория искусства полностью

Когда программа орнаментального убранства стен, вставшая вместо прежних иконных изображений, была активизирована иконоборцами Византии (VIII-середина IX в.), они не просто заполняли отведенные им пустоты, – силовое поле орнамента искривляло пространство стен, сообщая верующим об измененных правилах оптического режима. Силовое поле орнамента придавало архитектурному пространству византийцев новую меру, и в том числе корректировало измененную меру отношения к практике иконопочитания84. Но самое главное состоит в том, что орнамент в византийских храмах явился представлением нового События. Ведь Событие это не происшествие, оно находится внутри того, что произошло, и является выражением этого. Появление орнамента в храмах Византии призвано разыграть его, подобно актеру, разыгрывающему текст пьесы.

Идея аниконизма исходила из недр византийской культуры и декларировалась отцами Церкви – Василием Великим и Григорием Великим. Больше того, в Византии до и после иконоборчества существовали церкви, лишенные иконных изображений, на месте которых зиял своим присутствием орнамент85. Не лишены интереса следующие обстоятельства – отсутствие изображений и присутствие орнамента отмечено в монофизитских церквях в тех районах омейадской Сирии, где родился Лев Исавр – идеолог и зачинатель иконоборчества86. Другими словами, иконоборческая тенденция существовала в тени иконизма Византии, однажды она оказалась ядром официальной, аниконической программы, корни которой, повторим, покоились втуне.

Следует думать о существовании орнаментального дискурса, покоящегося в недрах авраамического аниконизма, что, впрочем, не исключает фактов обращения к орнаментальным образцам мусульман в византийских церквях. Надо заметить, что чуть ранее введения иконоборчества был построен реликварий Куббат ал-Сахра (687–691) с примечательным орнаментом в интерьере.

Событием является не сам факт введения иконоборчества, а новое отношение византийцев даже не к иконоцентризму, а к дискурсу Иконосферы87. Иконоборцами предается анафеме попытка визуально репрезентировать сущность или ипостась сакрального изображения. Одно из постановлений Константинопольского Собора 754 г. гласит следующее (в переводе с греческого на английский):

«If anyone ventures to represent in human figures, by means of material colors, by reason of the incarnation, the substance or person (ousia or hypostasis) of the Word, which cannot be depicted, and does not rather confess that even after the Incarnation he [i.e., the Word] cannot be depicted, let him be anathema!»88.

Подобно актеру, который может искривить текст – интонировать его, сместить его акценты, орнамент в свою очередь способен искривить пространство, даже привнести в него аромат иноземного и инорелигиозного происхождения, вместе с тем заставляя вспомнить о былых установлениях своей же культуры. Орнамент становится в византийском сакральном пространстве логичным еще и потому, что орнамент не изобразителен, он не является простым замещением прежних, доиконоборческих иконных изображений. Немаловажно отметить в этой связи еще одно: Иоанн Златоуст говорил об отсутствии у иконных изображений «силы первообраза», эти изображения лишь подобны последнему89. Полное равенство в этом случае неуместно. Орнамент же, как мы упоминали, обладал достаточной визуальной силой для того, чтобы с успехом утвердиться в византийской иконоборческой практике. Явное противопоставление орнамента иконным и прочим изображениям свидетельствует об оценке силы орнамента в теологической среде Византии.

Нельзя не заметить, что близкое соседство мусульманских районов с византийскими землями оказывало свое воздействие и на искусство первых. На широком пространстве Ближнего Востока и Египта в XIII в. стали появляться изобразительные мотивы с христианской тематикой90. В нашем случае не важно, как эти мотивы попали на мусульманские вещи – под влиянием византийцев или крестоносцев, много интереснее другое: в посредствующем мире христиано-мусульманских контактов существовали свои интересы, которые коснулись не только изобразительного искусства, но даже архитектуры (см. указанную работу Грабара).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Эстетика и теория искусства XX века
Эстетика и теория искусства XX века

Данная хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства XX века», в котором философско-искусствоведческая рефлексия об искусстве рассматривается в историко-культурном аспекте. Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый раздел составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел состоит из текстов, свидетельствующих о существовании теоретических концепций искусства, возникших в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны некоторые тексты, представляющие собственно теорию искусства и позволяющие представить, как она развивалась в границах не только философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Александр Сергеевич Мигунов , А. С. Мигунов , Коллектив авторов , Н. А. Хренов , Николай Андреевич Хренов

Искусство и Дизайн / Культурология / Философия / Образование и наука