Читаем Хорасан. Территория искусства полностью

Отличие изобразительного искусства от орнамента, в частности, заключается в следующем. Изображение всегда исполнено формы и, соответственно, пространства, поддерживаемого перспективой, прямой или обратной. Даже плоскостное изображение на монохромном или пустом фоне имеет иллюзию перспективы, поскольку пустой фон указывает на глубину своей пустоты. Это обремененная глубиной пустота, в недрах которой прежде всего рождается именно орнамент. Об этом много говорил еще Земпер.

Орнамент имеет дело с более сложными познавательными структурами, он не изображает, а иконически закрепляет абстрактные понятия, категории и образы. Скажем, орнамент может быть даже антропоморфизирован, но латентно, не явно. Тем самым, он не визуализирует, а иконически репрезентирует родовой образ Человека, но никак не конкретный образ человека.

Орнамент не изобразителен еще и потому, что он фигуративен. Говорить об орнаментальных формах глубоко ошибочно. Орнамент состоит из фигур – растительных, геометрических и каллиграфических, это – фигуры видения. Лучше всего взаимодействие формы и фигуры видно на примере архитектуры зданий. Архитектура создает пространственные формы, которые по определению предназначены для встраивания в орнамент, он не украшает и не облачает архитектурные формы в свое одеяние. Следовательно, орнамент является фундаментальной категорией и одновременно образом телесности, он прямо указывает на телесность архитектуры. Нам еще придется столкнуться с типами этой телесности, ее типологией в зависимости от этногенетического происхождения той или иной культуры.

Орнамент составляет существо оболочки, покрывающей стены зданий, и в то же самое время, так или иначе репрезентирующих убранство интерьера. Ниже мы поговорим вслед за Флоренским об одном из возможных искривлений пространства архитектурного тела. Силой, искривляющей архитектурное тело, могут оказаться и некоторые вероисповедные горизонты.


Пример:

Божественные истечения на архитектурном теле

Следует воспользоваться возможностью, чтобы рассказать о обсуждаемом в научной литературе выходе на вероисповедные горизонты архитектурного орнамента. Прямые сопоставления архитектурного орнамента и отдельного мотива/сюжета из Св. Писания или иных доктринальных соображений нам представляются делом методически и теоретически заурядным. Исследователи, как правило, сравнивают архитектурный орнамент с религиозными мотивами, всенепременно избирая образ накинутой вуали. Мы полагаем, что проведение сравнений между искусством и мотивами вероисповедного характера могут носить и характер внесе-мантической интенсивности и даже иной логической сообразности. Не о семантике следует мыслить в этом случае, а о силе, о силе воздействия, силе укорененности, силе распространения в той или иной среде – проводнике этой силы.

Мы переходим к возможности составления динамической и неоднозначной параллели между представлениями о смысле обряжения в инициационное платье суфиев и правилами восприятия архитектурного орнамента. Тончайший ширазский суфий Рузбихан Бакли (1128–1209) проводит впечатляющие сопоставления между Богом и Человеком, одним из мотивов которого является наделение/накрывание Человека божественными качествами и деяниями74. Обряжение в божественное имеет свое ритульное терминологическое именование – iltibas. Каждое божественное истечение располагает своей вуалью, снятие которой равно усилиям в познании божественного начала.

И все-таки архитектурный орнамент не может рассматриваться в контексте суфийских представлений о вуали, что, как правило, и делается. Ничего, кроме сказанного, это за собой не влечет. Если же мы допустим, что архитектурный орнамент и собственно архитектурное тело могут быть введены в контекст суфийской практики обряжения в божественные качества и деяния, мы сможем понять один из горизонтов смысла целокупного и органичного ему орнамента. Об этом мы говорили вначале главы, речь идет об особом модусе восприятия орнамента в Большом Хорасане и Иране в IX–XV вв. Орнамент во время жизни Рузбехана Бакли интериорен собственно архитектуре. Зодчество Хорасана и Ирана при династиях Саманидов и Сельджукидов неотъемлемо от орнамента. Именно в этом русле рассуждений мы можем называть архитектурный стиль этого времени поистине прэгнантным, то есть исполненным смысла, порождающим форму и специфические искривленности архитектурного пространства. О прэгнантности подробнее мы говорили выше.

Архитектурный орнамент должен восприниматься в совокупности всех его мотивов – геометрических, растительных, каллиграфических. Цитаты из Корана сообщают архитектурному орнаменту непосредственную возможность ритуально-визуального отношения ко всей композиции в целом. Такие цитаты, появившись на теле архитектурной постройки, обращаются в то, что мы предлагаем назвать фигурой видения, сила которой может быть сравнима с манифестацией силы божественных качеств и деяний, скажем, Красоты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Эстетика и теория искусства XX века
Эстетика и теория искусства XX века

Данная хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства XX века», в котором философско-искусствоведческая рефлексия об искусстве рассматривается в историко-культурном аспекте. Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый раздел составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел состоит из текстов, свидетельствующих о существовании теоретических концепций искусства, возникших в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны некоторые тексты, представляющие собственно теорию искусства и позволяющие представить, как она развивалась в границах не только философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Александр Сергеевич Мигунов , А. С. Мигунов , Коллектив авторов , Н. А. Хренов , Николай Андреевич Хренов

Искусство и Дизайн / Культурология / Философия / Образование и наука