Читаем Хорасан. Территория искусства полностью

Дж. Гибсон в начале книги о принципах зрительного восприятия пишет о соподчиненности, иерархии вещей по отношению к друг другу66. В этой связи он выдвигает термин «встроенное™» на примере ущелья и горного массива. В нашем мире каждая вещь встроена во что-то большее, нежели она есть:

«Основой (в буквальном смысле этого слова) земного окружения является земь – опорная поверхность, как правило, ровная и гладкая (иначе говоря, плоскость), располагающаяся перпендикулярно силе тяжести. На любом уровне метрических величин земь обладает определенной собственной структурой, причем ее элементы встроены друг в друга»67.

В связи со сказанным Гибсоном сделаем одно допущение и зададим вопрос. Существуют ли основания для утверждения о том, что орнамент встраивается в архитектурное тело, подобно ущелью, долине или песчинкам в горный массив? Нет или не во всех случаях, в нашем распоряжении имеется достаточно памятников искусства, о которых можно сказать, что именно архитектура встраивается в орнамент как определенную целостность. Можно подумать, что архитектура несет на своих стенах (внутренних и внешних) орнамент, который встраивается в стены сооружения. Но что мешает нам осмыслить и обратную ситуацию, когда, напротив, архитектурное тело встраивается в покрывающий ее снаружи и внутри орнамент. Следуя за логикой наших рассуждений, можно сказать, что орнамент сравним с кожей архитектурного тела.

В этом смысле антропоцентричное пространство архитектуры является генезисом значения в целом и для себя, а не для кого-то извне, архитектурное тело самодостаточно. Выше мы говорили о самодостаточности орнамента по сравнению с декором. Жан Ипполит в этом случае отмечает следующее: «Все существует внутри себя»68. Мы также можем полагать, что внутри орнамента таится различие, которое способно отличить орнаментальную композицию от внешне похожей, а на самом деле иной. А, соответственно, в силовое поле различия попадает и сама архитектура.

Мы располагаем возможностью рассказать о том же другими словами. Архитектурное пространство встроено в то, что является его оболочкой, и эта оболочка часто оказывается орнаментальной. Орнаментальная оболочка подобна скорлупе грецкого ореха, а содержимое ореха, включая внутренние перегородки, связанные накрепко с оболочкой, может напомнить нам архитектурное пространство. Стоит заметить, что скорлупа ореха покрыта своеобразным рельефным орнаментом, который отпечатывается на текстуре ядра ореха. Сравнение почти обязательное.

Ярчайшими примерами тому могут послужить два почти одновременных архитектурных сооружения – мавзолей Саманидов (Бухара) (X в.) (ил. 149) и мечеть Джурджир (Исфаган) (X–XI вв.). Восприятие архитектурного орнамента не должно ограничиваться только тем, что мы видим, ибо орнамент, глубоко врезаясь в архитектурное тело, дает понять, что именно он является истинным Событием разворачивающегося взаимоотношения между формой и орнаментом. Особенность орнаментальной сквозной оболочки наделяет форму орнаментальным гештальтом, то есть формообразующей силой. Ибо без орнамента перед нами предстанут совершенно другие сооружения. Орнаментальный гештальт Ригля сообщает восприятию формы ее истинные измерения, поскольку орнамент не безобиден, сила воздействия его геометрических и растительных мотивов велика.

Следствием сказанному является то, что кроме собственно орнаментальной оболочки необходимо указывать и на ее характер – текстуру. Орнамент обладает своей текстурой, которая является одной из многих компоновочных и пигментных текстур, например, архитектурной постройки. Текстура орнамента разнится, это может быть горизонтально-вертикальная композиция из геометрических фигур (гирих), исключительно растительных, а также не редки случаи совмещения геометрических и растительных элементов. И еще раз, мы имеем дело не просто с отдельными орнаментальными мотивами, а с пигментной, линеарной и формальной текстурой орнамента.

Текстура оболочки позволяет ей быть органичной окружающей среде. В этом случае на первый план выходит уже не оболочка, а ее текстура, органично переходящая в окружающий сад, архитектурно-строительное окружение данной постройки или же тот или иной пейзаж. Не менее существенно для пигментно-оптической структуры архитектурного памятника хроматическое состояние окружающей среды, земли, воды, неба, цветового характера растительности в различные времена года.

Обратимся к двум примерам из истории иранского зодчества. Растительный орнамент перекрещенными спиралями обвивает одну из колонн в южной части пятничной мечети Исфагана (ил. 146). Орнаментальные мотивы врезаются в тело колонны, ясно давая понять, что орнамент и не помышляет разжать свои тесные объятия. Тело колонны накрепко встроено в орнамент, имеющий ярко выраженную космологическую линию подъема – спираль. Аналогичные примеры то же времени мы можем видеть в спиралевидном орнаменте колонн мечети в Наине, и в спиралевидных столбиках подкупольного яруса мавзолея Саманидов (см. рис. на с. 189).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Эстетика и теория искусства XX века
Эстетика и теория искусства XX века

Данная хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства XX века», в котором философско-искусствоведческая рефлексия об искусстве рассматривается в историко-культурном аспекте. Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый раздел составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел состоит из текстов, свидетельствующих о существовании теоретических концепций искусства, возникших в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны некоторые тексты, представляющие собственно теорию искусства и позволяющие представить, как она развивалась в границах не только философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Александр Сергеевич Мигунов , А. С. Мигунов , Коллектив авторов , Н. А. Хренов , Николай Андреевич Хренов

Искусство и Дизайн / Культурология / Философия / Образование и наука