Христианство. Католичество. Реформация

скоро «на протестантской стороне в неправильно понятом лютеранском учении о двух царствах (люди) нашли освобождение, канонизацию мира и всего естественного. Светская власть, разум, хозяйство, культура претендуют на право собственного законодательства (Eigengesetzlichkeit)». […] Люди, – продолжает Бонхёффер, – «Реформацию понимают просто как освобождение человека и его совести, освобождение его разума, его культуры, – как оправдание мирского (Rechfertigung des Weltlichen) как такового». […]

Таким образом, легко и часто забывают истину о том, что когда-то провозгласила сама Реформация. Забывают то, «что истинная светскость (echte Weltlichkeit) существует именно (и только) на основе проповеди Креста Христова» как Воскресшего. Поэтому «Иисус Христос не принуждает творению некоего чужого закона; но в то же время Он не терпит от Его заповедей отдельного, т. н. “автономного законодательства” (Eigengesetzlichkeit) сотворенного» мира[187].

Верно, Лютер в XVI столетии прямо еще не мог предвидеть опасность такого деления. Но факт остается фактом: провозглашение автономии «земного» от духовного довольно скоро создало предпосылки секуляризации всего общества. В эпоху Реформации каждый правитель еще должен был считать себя, он, наверно, и чувствовал себя «отцом своей нации» в прямом, христианском понимании слова. Он, все-таки, должен был чувствовать и свою духовную ответственность перед Богом и Церковью.

Но такая ответственность в эпоху просвещения, модерна и постмодерна все чаще и чаще подчинялась понятиям «общего разума» и «естественного права». Более того, как показывает годы правления национал-социализма на родине Лютера, та же, Реформацией провозглашенная, «автономия» светских дел, их независимость от духовных принципов нередко служила оправданием войне, насилию и геноциду…

(5) В такой проблематике важным кажется и другой вопрос, по отношению которого Лютер до сих пор остался как бы «без ответа».

Дело в том, что опыт веры в практической жизни может присутствовать по-разному как в церковной, так и в т. н. «мирской», «светской» среде. В таких и подобных случаях полезно задаваться вопросом о том, существует ли действительная Церковь только в строгих пределах одной организации или конфессии, если плоды Духа в видимой форме проявляются у многих общин и церквей? Можно прийти к выводу: взаимное служение в Том же Уме и Духе, по сравнению с внешними знамениями Церкви (как напр, проповедью Евангелия, таинствами, обрядами и т. д.) является практически видимым плодом веры у людей и за пределами четко видимого храма или церковной «структуры»…

Именно в такой глубокой связи, кажется, Лютер до сих пор задает нам вопрос о возможности духовной (невидимой) Церкви среди многих обстоятельств т. и. «светской», «мирской» жизни – вне пределов видимой, строго соблюдающей обряды и каноны церкви. Мы вынуждены добавить: речь идет не только о «церкви славы», подобной праздничной Литургии, но, чаще всего, и о буднях христианина – в пределах повседневного служения, а также – в испытаниях и страданиях в т. и. «миру» наравне с другими. Тут Лютер непоколебимо провозглашает всем одну важную истину о том, что «оружием христианина на земле он считал слово и страдание»[188].

Такое понимание Церкви Лютером вне пределов храма, формальных обрядов и даже предания, несомненно, может указать на многие формы служения верующего, включая и т. и. «светскую» жизнь. Вклад реформатора в понимание соотношения духовного и мирского до сих пор остается ощутимым. Говоря словами известного датского богослова и философа XX века H. X. Зёе, речь у Лютера идет не о разнице в самых духовных ценностях, а о разных областях жизни человека и общества, где при помощи Духа и должны применяться те же самые христианские ценности. Но все это всегда должно свершаться не по формальному принуждению, а добровольно, т. е. по тому же Духу… Как говорит народная мудрость: «Не силой, но духом».