Христианство. Католичество. Реформация

Так, оправдание верой у Лютера важнее понятия о священстве и иерархии в Церкви. Точнее: для него определяющее – это личное, непосредственное отношение человека к Богу. Оно важнее кафолического понятия Церкви как некоего «общего» и «коллективного».

Говоря о Кресте, реформатор ярко выделяет Его переживание отдельной личностью. Во всяком случае, особые акценты этого мы видим в Гейдельбергском диспуте от 1518 г, а также в других трудах первого периода более публичной деятельности реформатора. Тем не менее, с другой стороны, Лютер наивно предполагает, что те же переживания веры на основе заслуг Креста Христова могут коснуться каждого так сильно, как его самого. Он забывает: переживание опыта веры у людей, как правило, происходит по-разному (Рим. 12:3); если вообще у каждого это до конца жизни имеет место. Разумеется, и вера в заслуги Христа сама по себе еще не означает духовного опыта человека как личности [220]. К тому же «помимо его часто справедливой критики церкви, Лютеру недостает смирения, ощущения своей включенности в надличное единство Церкви, недостает того, что русские мыслители именовали соборностью», – справедливо подчеркивает проф. П. А. Сапронов [221].

Разумеется, надличное единство мы в праве называть и кафолическим, соборным единством. Но, если смотреть на вещи всесторонне, то надличное, кафолическое, в той или иной мере, всегда находится в напряженном соотношении с частным, индивидуальным. Точнее наоборот: в напряжении к кафолическому находится частное, индивидуальное – твое «ты» или мое «я».

Мы уже охарактеризовали кафоличность как видение некого целого, благодаря взаимной связи отдельных частей бытия между собою. Но кроме констатации «целого», «общего», мы даже в своей повседневной жизни выделяем нечто главное, существенное. Это существенное в нашей религии, разумеется, может быть Сам Христос, личная встреча с ним – как переживание верой смысла Его же Креста в оправдании, покаянии и освящении.

Если трезво оценить наше место между просто общим и существенно-главным, то, так или иначе, нам необходимо снова и снова возвращаться и к общему, но и не теряя при этом в нашем переживании основного смысла. Но множество крещенных, как известно, так и не переживает определяющего момента своей веры – как усвоения в покаянии смысла крестного подвига Христова.

Христианство нами представляется как процесс или событие, в котором, с одной стороны, есть нечто «целое», «общее», «кафолическое» или «соборное»; то, что мы можем определить и как теоретическое знание религии. Но, с другой стороны, Христианство для нас означает и нечто индивидуальное; то, что мы в праве обозначить личным духовным опытом.

Разумеется, такое соотношение между теорией и практикой мы наблюдаем во всех сферах нашей жизни. Уже то обстоятельство, что мы начинаем познавать окружающий мир с детского сада или первого класса, (а не с пятого или десятого), указывает на необходимость постоянной связи между «общим» и «личным». Как правило, мы лишь постепенно от общего и теоретического переходим к личному – как духовному переживанию. Но и теоретические знания о Христианстве мы получаем не от некоего полностью «независимого» источника, а от общего опыта многих предыдущих поколений. И только одна малая часть такого опыта, в итоге, может стать и нашим актуальным опытом, и поможет нам же от общего перейти к частному.

Когда, например, говорят о том, что православие представляет полную соборность и что только в нем находится «вся полнота», то это не означает равноценности полноты переживания религиозного чувства у всех, называющих себя православными. То же можно отнести и к католичеству, и к протестантизму. Общее, как описание опыта отцов Церкви и всех христианских поколений до нас – как нечто «соборное» или «кафолическое», – и далее остается просто преданием. И оно нами может быть усвоено лишь частично и всегда не в полной мере.

Разумеется, в истории были оригинальные личности, среди них и апостол Павел. Благодаря Христу Воскресшему, он же овладел особым познанием и опытом. Но и такой опыт у Павла, даже после пережитого им обращения, не остался, все-таки, полностью «изолированным» от предыдущего, включая его богословскую школу в Иерусалиме, когда он был еще фарисеем. Более того, он сам пишет о том, что не у всех такое же знание, такая же крепкая вера, не у всех такой же опыт, такая же мера веры[222].

Уже у Павла, таким образом, речь, по существу, идет о напряжении между «общим», «надличным» и «частным», «индивидуальным» в Христианстве. Выделяя главное – Христа, – как свое непосредственное переживание, он говорит и о многих других, Тому же Главному подчиненных вещах. Основное, существенное у него, таким образом, остается во взаимной, соборной, в то же время и в экзистенциално-живой, а не абстрактной связи с отдельными моментами.