– Тогда дай мне другое снадобье! – воскликнул Сафронов. – Прошу тебя, молю, умоляю!
– Хорошо, завтра приходи, – вздохнула Агафья. – Изготовлю я тебе настойку, которой супругу свою вылечишь. Но пить то, чего дам, строго по времени надо будет и год целый. Только тогда результат будет.
– Хорошо, матушка! – обрадовался Сафронов. – Сделаю всё, как скажешь!
В душевном порыве он схватил руку Агафьи и попытался её поцеловать. Но она быстро отдёрнула руку и спрятала за спину.
– Не барыня я тебе и не привычна, чтобы руки мне облизывали, – недовольно проворчала она.
– Тогда я пойду? – засуетился Сафронов. – У меня жена больна, и мне поспешить к ней пора.
– Ступай и приезжай завтра вечером, лекарство готово будет, – пообещала Агафья, удаляясь за печь.
Сафронов направился к выходу и, словно что-то вспомнив, обернулся.
– Скажи, кормчий, – обратился он к старцу, – а кого я сейчас у крыльца повстречал? На чёрта больше похож, чем на человека.
– Калеку с войны вернувшегося, вот кого, – ответил Андрон.
– А чего он такой? Весь бинтами обмотанный.
– Обгорел он в окопе, вот и такой. А теперь ступай отсель, Ивашка, некогда мне с тобой тут рассусоливать.
Сафронов вздохнул, пожал плечами и вышел на улицу, а Андрон перевёл взгляд на выглядывающую из-за печи Агафью и поманил её рукой.
– Как тебе всё это понравилось, «богородица»? – сказал он. – Ты что, и впрямь исцелять супружницу этого чёрта безрогого собираешься?
– Собираюсь, и правильно делаю, – подходя к столу, ответила Агафья. – То мы у него на крючке были, а теперь он на нашем. Покуда я лечить его жену буду, он словечка про нас худого нигде и никому не вякнет.
– А через год? – заинтересовался Андрон. – Когда его жена от хвори излечится?
– За год много воды утечёт, – усмехнулась Агафья. – Вот пройдёт времечко, а там поглядим – или огорчимся мы с тобой, или порадуемся.
7
Закончилась обедня. Иерей Георгий следом за прихожанами вышел из собора и не спеша направился к выходу со двора. Неожиданно услышав окрик, донесшийся со стороны заросшей кустами беседки, иерей остановился.
Увидев Силантия Звонарёва, иерей удивился.
– Батюшка, ты можешь уделить мне немного времени?
– Могу, конечно, – с недоумением ответил иерей. – Но почему ты здесь, в беседке? Я тебя не видел среди прихожан во время службы.
– Не смог себя заставить переступить святой порог, – вздохнул Силантий. – Я же оброс грехами, как паршей. Как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.
Он отступил в глубь беседки, и иерей, восприняв это как приглашение войти, последовал за ним.
– Ты уж извини меня, батюшка, за скрытность такую, – сказал Силантий, глядя на него. – Уж больно приспичило поговорить с тобой в стороне от глаз посторонних.
– Что ж, давай здесь и поговорим, если хочешь, – пожимая плечами, согласился иерей. – Скажи мне, сын Божий, положа руку на сердце, чем ты так взволнован и удручён? Ты будто бесами одержимый.
– А я и есть одержимый, – с усмешкой признался Силантий. – С того самого дня, как на войну попал, будто бес в меня вселился. Не поверишь, батюшка, но до войны я был тих и покладист. А как с горем и кровью свиделся, так будто другим стал, демоном во плоти.
Выслушав его, иерей перекрестился, прочёл тихо короткую молитву и перекрестил Силантия.
– Ну? Говори? – вздохнул он, с содроганием глядя на забинтованное лицо собеседника. – Не могу даже представить, о чём ты собираешься спрашивать у меня.
– А я вот не знаю, с чего начать, батюшка, – хмыкнул Силантий. – Столько всего разного на меня свалилось за последнее время, что мочи нет во всём этом разобраться.
– А ты начинай с того, что на сердце больше всего давит, – посоветовал иерей. – А я послушаю. Мы не будем считать это исповедью, а вот облегчение наша беседа принести может. Я, может быть, смогу помочь твоему разуму разобраться в смятениях твоих.
– Нет, я сейчас не готов к покаянию, – покачал головой Силантий. – Не пришло ещё время душу свою чёрную наизнанку выворачивать. Я вот хочу спросить, как поступить мне в непростом и очень ответственном деле.
Выслушав его, иерей задумался.
– И… Каков совет ты от меня ждёшь? – спросил он.
Силантий вздохнул, пожал плечами, снова вздохнул и, решившись, заговорил:
– Не так давно нашёл я за деревней в лесу двух девиц. Избитые, распухшие, окровавленные… Они выглядели мертвее мёртвых.
Иерей содрогнулся от ужасающей новости, высказанной человеком, отнюдь не внушающим доверия.
– Но они оказались живыми? – с надеждой в голосе поинтересовался он, стараясь сохранить самообладание.
– Если бы, – угрюмо отозвался Силантий. – Одна ни живая ни мёртвая, а вторая… Вторую я с родителями на деревенском погосте похоронил.
– Похоронил, значит, – задумался иерей. – Так ты поступил правильно, с точки зрения христианства и человеколюбия, но… Мирские власти не оправдали бы твой поступок. Кстати, а кого-то отпевать усопшую ты приглашал?
– Нет, не до того было, портиться она начала, – угрюмо буркнул Силантий.
– А в полицию о своей страшной находке почему не сообщил?
– Побоялся, что на меня подумают, заарестуют и в смертоубийстве обвинят, – вынужденно признался Силантий.