И тут мы узнаём, кем Джон Уик был раньше. Когда он разбивает кувалдой цементный пол своего гаража, он, разумеется, символически воскрешает захороненную часть своего сознания. Совсем скоро в ду ше мы увидим его таинственные татуировки, увидим, как он надевает черный костюм. Отныне это фильм, где фольклорный Кайзер Созе из «Обычных подозреваемых» становится героем, а не незримым таинственным злодеем. Он будет перемещаться по подпольному Нью-Йорку, где каждый человек – убийца или как минимум причастный к индустрии наемных убийств, от сотрудников отеля «Континенталь» (роскошного заведения, доступного исключительно убийцам, с дворецкими в белых перчатках, красных кителях с медными пуговицами и строгим правилом никого не убивать на территории отеля) до тайной комнаты, где заключаются контракты на убийство во вселенной Уика, где за старомодным коммутатором работает команда операторов в чопорных блузках пятидесятых годов, только без рукавов, чтобы было видно, что их руки сверху донизу покрыты татуировками, как у портовых грузчиков. В эстетическом плане весь мир Джона Уика слегка застрял в 90-х, как рекламный ролик рома, поставленный Дэвидом Финчером, но предоставим тем, чье эстетическое чутье застряло в 90-х, определять, как с толком использовать Киану. В моральном плане это вселенная, где нет невиновных, где любого, кто попадается на пути Джона Уика, можно убить, потому что любой, с кем он сталкивается, скорее всего, очередной убийца; здесь ничто не имеет смысла, здесь даже Мэрилин Мэнсон снова звучит круто, когда поет об оружии.
«Что меня по-настоящему тронуло – это правила, – говорил мне несколько лет назад коллега Киану по „Джонни Мнемонику“ Роберт Лонго. – Что здесь не умирал ни один невинный человек, не вхожий в эти круги. Не случайно подстреленные на улице люди, а герметичный мир, и все это жуткое дерьмо ограничивается этим миром. Так весь фантастический замысел казался намного реальнее. Я очень это ценил. Фильм прекрасно выглядел, стремительно развивался. Очень динамичный, очень насыщенный. Но мне важнее всего были правила. Под эти правила был выстроен мир, и это само по себе придавало ему мощь… Джон Уик – он персонаж того типа, который начался с Иствуда и „Безумного Макса 2“[477]
, – сказал Лонго. – Это парни, о которых ты до конца не понимаешь, хорошие они или плохие. У них, кажется, уже нет сердца, но в то же время по их мастерству ясно, сколько в них страсти. И как метко они стреляют в людей, и что они всегда стреляют в кого надо. Они не бессердечны – у них сердце зажило по каким-то новым правилам»[478].Фильмы о Джоне Уике удерживаются на грани между величием кунг-фу и высоким кэмпом, и Киану прекрасно балансирует в этом пространстве, особенно в монологе «Кажется, я вернулся», где голос исходит точно из каких-то невероятных глубин нутра, словно Джон Уик мог бы убить вас диафрагмой, если бы потребовалось.
Но самое важное в «Джоне Уике» – та часть, где требуется Киану, а не любой другой актер, который мог бы натянуть костюм и выучить движения, – это начало, с Бриджит Мойнахан и собакой: здесь нам дают понять, что Джон был способен на любовь, что он еще мог жить иначе. А вместо этого на протяжении четырех фильмов и далее он будет постепенно терять душу. Что знала Бриджит Мойнахан о Джоне Уике и когда? Был ли он уже обычным человеком к моменту их знакомства? Говорили ли они о том, чем он когда-то зарабатывал на жизнь? Заходила ли об этом речь, когда Мойнахан умирала? Обещал ли он ей бросить свое ремесло и нарушает ли теперь это обещание на каждом шагу? Фильм о жизни Джона Уика до того, как он снова стал Джоном Уиком, был бы самым грустным фильмом Киану. Самый интересный персонаж в «Джоне Уике» – это Джон Уик, укачивающий на руках убитого щенка. Дальше резкий переход к могиле щенка – и на смену этому Джону приходит другой, в черном костюме, и у этого Джона ничего не осталось, кроме работы, которую он никогда не сможет бросить.
32
Номер 214
Благодаря «Джону Уику» публика вспоминает, что всегда любила Киану. Начинается Кианессанс, но, вернувшись, Киану играет в фильмах, словно бы созданных подорвать его возвращение; это фильмы с Киану из страшных снов, переворачивающие и искажающие всю невинность и благожелательность его публичного образа.