Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Определение негативности экзистенции через тревогу позволило Сартру при анализе деколонизации осуществить деконструкцию не только элитистской экзистенциальной установки хайдег-геровской фундаментальной онтологии как стратегии героической «решимости», но и деконструировать постхайдеггерианскую экзистенциальную стратегию сопротивления, базирующуюся на кожевианской интерпретации гегелевской диалектики раба и Господина. Включив в сферу сакральных мест философии – «торных троп», «Шварцвальда» и т.д. не только кожевианско-гегелевского раба, но и фигуры, относящиеся к периферийному экзистенциальному опыту – «идиота, ребенка, дикаря, иностранца»,[309] Сартр ещё до Фуко не только нарушил гегемонию в сфере экзистенции западноевропейской культурной элиты – хайдеггеровских элитистских фигур Поэта и Мыслителя, «предположительно знающих», «что значит находиться на тропах бытия», – но и проблематизировал героический проект «бытия-к-смерти», деконструировав базисную трагикогероическую дихотомию раба и Господина, множества и суверена. Как пишет Роберт Янг в статье «Сартр: «африканский философ»», являющейся предисловием к изданию антиколониалистских работ Сартра, «проработка Сартром Гегеля позволила ему показать власть как диалектический феномен, что мучитель и мученик, расист и жертва, колонизатор и колонизируемый, угнетатель и угнетенный заключены в симбиотическую связь, в которой первые не могут избежать последствий своих отношений со вторыми».[310] С другой стороны, определив в Бытии и ничто негативность экзистенции как негативность тревоги, Сартр проблематизировал также экзистенциалистский протестный проект, показав, что негативность протеста не имеет никакого другого содержания кроме чистой негативности, которая является специфическим сознанием свободы как чистого наслаждения – в отличие от кожевианской версии гегелевской диалектики раба и Господина, разворачивающейся исключительно в поле «признания» с его включенными и исключенными.

Не можем ли мы, исходя из сартровского понимания негативности колониальной субъективности, определить экзистенциальное потрясение участников украинской «Оранжевой революции» «утром после» Майдана, выразительно переданное Оксаной Забужко и совместно («разом нас богато») пережитое революционным коллективом, как «предательство» вождями Революции собственных революционных идеалов как такую форму нехватки Другого, которая, как показывает Рената Салецл в книге О беспокойстве, как раз и характеризует негативность беспокойства - в отличие от тревоги, как выражения фундаментальной нехватки в структуре лакановского субъекта желания?[311] При этом важно обратить внимание на тот логический парадокс, что данная негативность беспокойства отнюдь не противоречит майданному протестному «сознанию свободы», сформулированному «народным президентом» В. Ющенко: «раньше мы были только независимыми, а теперь мы стали свободными». В этом смысле можно сказать, перефразируя известное высказывание Вильгельма Райха, что украинские массы, переживавшие майданные революции как опыт свободы, не были обмануты: они желали именно своего беспокойства – проявившегося в постреволюционном разочаровании в своих лидерах и нехватке в структуре большого Другого – как формы специфического осознания своей свободы протестной постколониальной субъективностью.

Как доказывает Батлер, сартровский постколониальный «гуманизм» и «постколониальная этика» оказываются неизбежно опосредованы насилием, которое выступает одновременно и выражением основополагающей негативности идентичности, и необходимым условием субъективации как «способом дать бытие человеческому». Парадокс субъективации в философии Сартра состоит (как выразительно показано в его пьесах) в том, что Другой – всегда ад («ад – это другие»), но именно насильственный Другой у Сартра делает человека субъектом. В итоге в качестве субъекта «свободный» индивид размещается в рядах угнетателей. Непрерывная психо-аффективная борьба за то, чтобы быть, по мнению Батлер, может привести к гуманизму, «утопающему в крови».[312]

Уже в Гендерной тревоге Батлер выявляет угрозы скрытого насилия в практиках новых социальных движений, а в современных условиях легитимации откровенного прямого насилия она в своих книгах Отдавать отчет о себе (2005), Хрупкая жизнь: власти траура и насилия (2006) и Фреймы войны: когда жизнь является горестной? (2009), Разделяя пути: еврейскость и критика сионизма (2012), Заметки к перформативной теории собрания (2015) Уязвимость в сопротивлении (2016) ставит вопрос о возможности ненасилия как неутопическом проекте, который не может состояться в рамках сартровской – индивидуалистской (и маскулинистской) модели гуманизма.