Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Более того, ответные действия новых самодостаточных и полноценных мужских национальных субъектов Юрия Андруховича отнюдь не строятся по очевидной в таких случаях схеме борьбы за признание (введенной в современную философию французским философом русского происхождения Александром Кожевом на базе знаменитой гегелевской диалектики раба и господина), обусловленной несправедливым отказом представителей «больших» культур (например, французской) на равных признать героев маргинальных культур (например, ввести самого Кожева в пантеон высокой французской философии как представителя варварской русской культуры; недаром позднее Деррида обвинил Кожева за внесение русского тоталитарного духа в самое сердце французской культуры [456]). В новом национальном гуманизме, обеспеченном и такой характеристикой карнавальной культуры как «диалог» (культур, тел, сексуальностей и т.п.), карнавальные герои Андруховича сталкиваясь с проявлением агрессии со стороны этнически других, репрезентированных русскими или западными женщинами, не проявляют ответную агрессию, а, наоборот, реализуют мирные, перформативные и, главное, пародийные стратегии карнавальной диалогической коммуникации. Например, в Московиаде карнавальный герой Андруховича Отто фон Ф. в качестве главного оружия против тоталитарных имперских русских выбирает … секс: миссия украинского поэта в Москве – «оттрахать» как можно больше «московок» и «кацапок», пародируя этим постмодернистским перформативным жестом жестокий расистский жест колониального исторического изнасилования «москалями» украинок, оплаканных в творчестве украинского классика Тараса Шевченко, в терминах классического национализма призывавшего, как известно, к ответному насилию. Однако герой Андруховича не следует политическим заветам классика и в ответ на прямую агрессию (сексуальный харрассмент) по этническому признаку со стороны американской феминистки Шэйлы Шалайзер, отказывающейся вступать с ним в культурный диалог (предложив вступить в сексуальный), герой Андруховича также совершает, по его мнению, ненасильственный и пародийный постмодернистский карнавальный жест, также демонстрирующий прием постмодернистской пародии как «смеховой культуры» в действии: во время феминистского доклада «Секс без палок» американской феминистки, предложившей ему секс, он провоцирует другую западную женщину (секретную агентку Аду Цитрину) сделать ему … минет под столом.

В результате можно сделать вывод, что карнавальные герои Андруховича деконструируют традиционное для национализма антагонистическое отношение к этническому другому и базисный принцип национализма – бинарную оппозицию «мы – они», являющуюся необходимым условием стабильности традиционной национальной идентичности, взамен получая нечто неизмеримо большее, а именно – знаменитое лакановское jouissance (наслаждение), которое становится возможным только в ситуации выстраиванием неантагонистических отношений к другому. В этом контексте новых национальных, или «карнавальных» субъектов Юрия Андруховича можно определить в терминах современной философии как «субъектов желания»,[457] законом функционирования которых является соответственно лакановская «логика желания». Основным тезисом логики желания является провокативное лакановское утверждение о том, что опыт нарушения идентичности (субъектов желания) парадоксальным образом является опытом наслаждения. В основе этой логики лежит лакановский принцип понимания наслаждения (jouissance) не как связанного с получением желаемого объекта, т.е. с ситуацией исполнения, а значит прекращения ситуации желания, а с самим процессом желания. Другими словами, неудовлетворенность желания в структуре лакановской логики желания выступает основным структурным условием возникновения эффекта непрерывности наслаждения (получения «прибавочного наслаждения», в терминологии Лакана), в ходе которого субъект, с одной стороны, никогда не получает то, что он желает (что обеспечивает для него ситуацию мучительной лакановской нехватки), но, с другой стороны, открывает практически непрерывный доступ к тому, что является для него недостижимым, то есть трансцендентным объектом желания (в терминах Лакана, Возвышенным Объектом, или «объектом, вознесенным на уровень (невозможной, реальной) Вещи»[458]).