Китайская классическая поэзия

ОДИННАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Я назад повернул
и погнал лошадей моих прямо,
Далеко, далеко
их пустил по великой дороге.

Я куда ни взгляну —

беспредельны просторы, бескрайни!
Всюду ветер восточный
колышет деревья и травы.

Я нигде не встречаю

того, что здесь ранее было, —
Как же можно хотеть,
чтоб движенье замедлила старость!

И цветенью и тлену

свое предназначено время.
Потому-то успех
огорчает неранним приходом.

Ни один человек

не подобен металлу и камню,
И не в силах никто
больше срока продлить себе годы.

Так нежданно, так вдруг

превращенье и нас постигает,[83]
Только добрую славу
оставляя сокровищем вечным.

ДВЕНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Та стена на востоке
высока и тянется долго,[84]
Извивается в далях
не разрывным нигде заслоном.

И когда буйный ветер,

землю вверх взметая, поднялся,
Там осенние травы
разрослись и все зеленеют.

Времена — все четыре —

за одним другое на смену,
И уже вечер года
с быстротой какой набегает!

В «Песнях», в «Соколе быстром»,

есть избыток тяжкой печали,
А «Сверчок» в этих «Песнях»
удручает робостью духа.[85]

Так не смыть ли заботы,

волю дав велениям сердца:
Для чего людям нужно
на себя накладывать путы...

В Янь-стране, да и в Чжао[86]

очень много прекрасных женщин,
Среди них всех красивей —
светлолицая, словно яшма,

И она надевает

из тончайшего шелка платье,
И выходит к воротам,
чтоб разучивать «чистые песни».[87]

Звуки струн и напевы

до чего ж у нее печальны!
Когда звуки тревожны,
знаю, сдвинуты струн подставки;

И в возвышенных чувствах

поправляю одежду чинно,
И, растроганный думой,
подхожу к певице несмело,

Про себя же мечтаю

быть в летящих ласточек паре,
Той, что глину приносит
для гнезда к госпоже под крышу!

ТРИНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Я погнал колесницу
из Восточных Верхних ворот,
Вижу, много вдали
от предместья на север могил.[88]

А над ними осины

как шумят, шелестят листвой.
Сосны и кипарисы
обступают широкий путь.

Под землею тела

в старину умерших людей,
Что сокрылись, сокрылись
в бесконечно длинную ночь

И почили во мгле

там, где желтые бьют ключи,[89]
Где за тысячу лет
не восстал от сна ни один.

Как поток, как поток,

вечно движутся инь и ян,[90]
Срок, отпущенный нам,
словно утренняя роса.

Человеческий век

промелькнет, как краткий приезд:
Долголетием плоть
не как камень или металл.

Десять тысяч годов

проводили один другой.
Ни мудрец, ни святой
не смогли тот век преступить.

Что ж до тех, кто «вкушал»,

в ряд стремясь с бессмертными встать,
Им, скорее всего,
приносили снадобья смерти.[91]

Так не лучше ли нам

наслаждаться славным вином,
Для одежды своей
никаких не жалеть шелков!

ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ