Китайская классическая поэзия

Прошедшею ночью
в том доме над самой рекою
Я пел до рассвета,
так было стихов твоих много.

Слова разлетались

над красной резною решеткой,
И падали рифмы
пред быстробегушей рекою.

И, чисты и четки,

в гармонию звуки сливались.
Возвышенно-тонки,
вошли в совершенное мысли.

Ты взял в свои песни

сияние белого снега,
Для них захватил ты
лазурного облака прелесть.

В них каждый отрезок —

литая из золота строчка,
Узоры двойные —
нефритом скрепленные пары.

Ветров сразу восемь

возникло в холодной пустыне,
В пять радужных красок
зажженный пожар полыхает.

Петлей ледяною

свиваясь, звук стынет за звуком,
Жемчужною низью
круглятся за знаками знаки.

В поэмах созвучья

сплетаются вышивки тоньше,
Их кости и мышцы
нежнее и мягче, чем хлопок.

Бурлят и клокочут,

вздымаясь кипящей волною,
Поют, разливаясь,
сильней, чем свирели и струны.

Медовый источник

забил, из земли вырываясь,
Напев величавый
нисходит с высокого неба.

И духи и бесы,

внимая, как будто рыдают,
И рыбы-драконы,
услыша, застыли в молитве.

В кругу своем звезды

смятенно сбиваются в толпы,
Луна, опускаясь,
на время осталась послушать.

Растрогались гуси —

они тишины не нарушат.
Грустят обезьяны —
и те погрузились в молчанье.

И льются ручьями

у ссыльного странника слезы,
Свой путь прерывает
торговца проезжего лодка...

О песнях украдкой

певицы тебя умоляют,
Мы внемлем неслышно
тоскующих жен перепевам.

Косыми рядами

стих пишут на стенах беленых,
Короткие строфы
на красной бумаге выводят.

Вкус мяса забудешь

в часы наслажденья стихами.[265]
Болезни проходят,
как только за песни возьмешься.

Чжан Цзи[266]

их узнает —и падает ниц от восторга,
Ли Шэнь[267] их услышит —
и все забывает от счастья.

Путь дао извилист,

но гений на нем лишь воспрянет,
В свободе от службы
поэзия станет призваньем.

Велением неба

твой голос величия полон,
По правилам жизни
влачишь свои дни в неудачах.

Я вижу, как слабы

стихи, что написаны мною,
Я знаю всю силу
души и талантов другого.

В старанье, в работе

хоть мы и добились того же,
Но тонкость и грубость
все с разных сторон повисают.

Мы, каждый, имеем

по тысяче созданных песен,
Заброшены оба
на берег далекого моря.

И головы наши

от песен все больше белеют,
И взглядом любовным
мы оба сквозь даль проникаем.

Нам письма к поэтам

мешают трапезовать утром,
И в поисках слова
мы глаз по ночам не смыкаем.

На старости платим

долгов поэтических бремя,
Навечно связали
мы судьбы свои с письменами.

Мы часто вздыхаем

о Чэне — мыслителе мудром,
Всегда мы тоскуем
о Ли — небожителе павшем.[268]

Их громкая слава

лишила успехов житейских,
И горечь раздумий
небесный им век сократила.

Им не было счастья

в их пору найти пониманье.
Что им после смерти
любовь или жалость потомков!

Скорбим друг о друге

сегодня и мы точно так же:
В Пэньпу я в изгнанье,
ты в ссылке своей в Тунчуани.