Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Однако Конфуция и его последователей нельзя назвать агностиками или атеистами, им, безусловно, было присуще религиозное чувство. В 1970-е гг. философ Герберт Фингаретт написал книгу «Конфуций: мирское как сакральное», в которой предположил, что для Учителя само исполнение ритуалов являло собой «священное» действо. В фокусе конфуцианского мышления всегда оставались духи предков. Поддержание связи с предками считалось проявлением сыновней почтительности, сохраняющейся посмертно. В отличие от авраамических религий, в Древнем Китае умершие не были далекими и сверхъестественными существами, оторванными от мира живых и безразличными к поступкам потомков. Мало кто из китайских духов существовал автономно, сам по себе. Пуповина, связывающая предков с потомками, не обрывалась со смертью первых. Писатель и философ Линь Юйтан (1895–1976) проницательно заметил: «Меня всегда поражало то, что греки создали богов по образу и подобию людей, в то время как христиане, напротив, хотели уподобить людей богам. Олимпийские боги — компания жизнерадостных, влюбчивых, лживых, вздорных и обидчивых персонажей». По контрасту с этим китайские духи предков не жили на далеких горных вершинах и не резвились в приятных компаниях, подкрепляя себя нектаром и амброзией. Их посмертное благополучие могло оказаться довольно шатким. В китайской религии, как писал историк Чарльз Хакер, семья представляла собой что-то вроде «бессрочно функционирующей корпорации». Предки постоянно нуждались в поддержке со стороны живущих, которые кормили их, заботились о них, возносили им молитвы и делали подношения. По замечанию Сюнь-цзы, совершать ритуал прежде всего означает «питать» («Сюнь-цзы», 19.1); в другом тексте жертвоприношение определяется как способ «кормить и поддерживать» умерших («Да Дай ли цзи», глава «Шэн дэ»).

Культ мертвых был средоточием многих китайских религиозных практик; он и по сей день остается важной составляющей религиозного быта в сообществах китайцев по всему миру. Оплакивание и поминовение предков обставлялись сложными церемониями. Продолжительность траура и ношения соответствующих одежд определялась родственными отношениями с покойным (ритуальные каноны различали пять степеней траура). Даже плач задавался степенью родства: близкие родственники должны были «выть, словно не в силах сдержаться», а более дальним позволялось «трижды всхлипнуть и успокоиться».

В «Ли цзи» устанавливаются несколько стадий траурного поста. Согласно одному из предписаний, сначала полагалось три дня полностью воздерживаться от еды, потом постепенно начинать есть кашу, а затем понемногу возвращаться к твердой пище. Самому близкому родственнику усопшего предстояло довольно долго жить на необработанном рисе и воде. Фрукты и овощи разрешались через год траура, а мясо — еще через год («Ли цзи», глава «Сан да цзи»). Таким образом, горюющие потомки проходили цикл, позволявший им через вегетарианскую фазу постепенно вернуться к нормальному питанию. По мере отдаления от умершего они возвращались в мир живых, к его краскам, вкусам и ощущениям.

Печаль и страдание должны были проявляться физически, особенно у близких родственников покойного: «Когда внутри царят печаль и горе, сам облик [горюющего сына] тоже меняется. Боль охватывает его сердце, рот не радуется сладкому, а тело не находит утешения в удобных вещах» («Ли цзи», глава «Вэнь сан»)[100]. Но предусматривались и изъятия из этого строгого режима. Больным и немощным разрешалось во время траура есть мясо и пить вино. От соблюдения некоторых правил можно было уклониться и в силу возраста. Ритуальный канон содержит также гигиенические рекомендации, предотвращающие изнурение или заболевание во время поста: так, язвы на теле и на голове следовало промывать и очищать — нельзя было доводить себя до крайности. Вместе с тем маловероятно, что этим правилам следовали с буквальной точностью. Скорее, их воспринимали как инструкции на пакетике семян или кулинарные рецепты из журналов: что-то выполняли, а что-то подстраивали под имеющиеся обстоятельства.