– Я знаю, что не имею права приходить сюда так. И знаю, что Солнце, должно быть, сердится на меня. Я подвела Его, не сумев полностью остановить Загрязнение. По правде говоря, сейчас я вижу, как глупо было с моей стороны не подумать, что найдется вторая ужасная машина, чтобы продолжить Загрязнение без задержки. Но Солнце заглядывало в тот день во двор, и Оно знает, как я постаралась и как принесла свою жертву, которую только рада была принести, пусть даже мои способности из-за этого, возможно, уменьшились. И Ты, должно быть, видело, как Папа тоже постарался и сделал все что мог, хоть и не знал ничего о добром согласии Солнца, потому что увидел мою надежду и поверил в нее. Я искренне прошу прощения за то, что недооценила свою задачу. Это была моя, и только моя ошибка, и хотя Солнце имеет полное право на меня сердиться, я прошу Его принять во внимание, что Джози ни в чем не виновата. Как и Папа, она не знала и до сих пор не знает о моем соглашении с Солнцем. А сейчас она с каждым днем все слабее и слабее. Я пришла сюда так сегодня, потому что не забыла, каким добрым может быть Солнце. Если бы только Оно проявило Свое великое сострадание к Джози, как проявило в тот день сострадание к Попрошайке и его собаке. Если бы только Оно послало Джози особое питание, в котором она так отчаянно нуждается.
Когда эти слова пролетали сквозь мой ум, мне подумалось об ужасном быке по дороге к Морганс-Фолс, о его рогах и холодных глазах, и вспомнилось мое тогдашнее чувство – что была совершена какая-то громадная ошибка, что напрасно такому существу, полному злобы, позволено свободно стоять на освещенной Солнцем траве. Мне послышался громкий крик Мамы, донесшийся с тропы откуда-то сзади: «Нет, Пол, не сейчас и не в этой машине, черт бы ее драл!» – и я увидела одинокую женщину в закусочной мистера Вэнса – женщину, которую не замечал даже Менеджер Закусочной, когда она сидела у окна, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела наружу на темную улицу, – и мне подумалось, что эта женщина очень сильно напоминает Розу. Но мне было ясно, что я не могу позволить себе отвлекаться, что Солнце может покинуть сарай в любую минуту, и поэтому я позволила мыслям течь сквозь мой ум еще и еще, уже не облекая их в словесную форму.
– Я не жалею, что лишилась ценной жидкости. Я бы охотно отдала больше, все бы отдала, если бы это побудило Тебя оказать Джози особую помощь. Как Ты знаешь, после того как я тут в прошлый раз побывала, я узнала о другом способе спасти Джози, и если больше ничего не останется, я сделаю все, что в моих силах. Но я не уверена, что другой способ сработает, как бы я ни старалась, поэтому мое заветное желание сейчас – чтобы Солнце еще раз проявило Свою великую доброту.
Ладонь, которую я, войдя в лучи Солнца, выставила вперед, встретилась с чем-то твердым, и я поняла, что схватилась за каркас металлического складного стула. Я ощутила прилив радости из-за того, что обрела его снова, но садиться не стала, опасаясь, что это будет выглядеть неуважением. Вместо этого я прочно встала за ним, держась за спинку обеими руками.
Солнечные лучи, бившие из задней части сарая, были слишком яркими для прямого взгляда, поэтому, хотя это могло показаться невежливым, я опять стала смотреть направо, на переменчивые силуэты, надеясь, может быть, увидеть Розу, одиноко сидящую в отсеке закусочной. Но переднюю нишу ненадолго осветила сейчас, упав на нее, Солнечная фигура, и я увидела там не ИД и не ИП, а большую овальную фотографию, прикрепленную к стене. На ней было зеленое поле под Солнцем в ясный день, усеянное овцами, и на переднем плане я узнала четырех особенных овец, которых приметила из Маминой машины на обратном пути от Морганс-Фолс. Они выглядели еще более кроткими, чем мне помнилось, и разместились такой же аккуратной вереницей, головы опустили, чтобы щипать траву. В тот день эти существа осчастливили меня, помогая стереть воспоминание об ужасном быке, и я была рада увидеть их опять, пусть только на овальной фотографии. Но что-то было не так: хотя четыре овцы расположились друг за дружкой точно так же, как тогда в поле за окном машины, тут они были как-то странно подвешены, не было ощущения, что они стоят на земле. В результате, хотя они тянулись к траве, чтобы питаться, их рты до нее не доставали, и потому эти существа, такие счастливые тогда, теперь имели печальный вид.