Классический либерализм и будущее социально-экономической политики

Если довести выводы Уитмена до логического завершения, то это будет означать отказ от сравнительного анализа институтов ради того, чтобы сохранить внутреннюю согласованность основ неоклассической теории. Например, трудно понять, на каком основании можно было оспаривать утверждения об эффективности советской системы до того, как коммунизм рухнул. Система продолжала свое существование на протяжении 70 лет, и отсутствие революций в этот период могло отражать то, что с учетом всех выгод и издержек советская модель была более эффективной с точки зрения достижения материального процветания и социальной справедливости, чем любая реалистичная альтернатива. Аналогичным образом упорное сохранение таких видов политики, как торговый протекционизм и различные виды регулирования цен, которые многими экономистами считаются очевидным доказательством «неэффективности», не могут считаться неэффективными, если должным образом будут учтены все издержки и выгоды, связанные с альтернативными формами перераспределения богатства.

Но на самом деле все это говорит о том, что должна быть признана ограниченность базовых посылок неоклассической теории. Аргумент в пользу классического либерализма с точки зрения робастной политической экономии утверждает, что люди не являются полностью рациональными, но рыночный процесс способствует обучению и более высокому уровню рациональности, чем режим политического контроля. Будут ли эволюционные силы создавать тенденцию к более эффективным исходам, зависит от институционального контекста, в котором они действуют[10]. Первое и самое важное, что отличает «демократические рынки» от «классических либеральных рынков» – это то, что первые заключают в себе высокую степень принуждения. Когда отдельные избиратели не могут выйти из отношений «принципал—агент» с политиками, кроме как покинув страну, они, по существу, помимо своей воли вовлечены в целый ряд проблем, связанных с коллективными действиями, и могут оказаться запертыми в ловушку неэффективных структур.

В терминах «проблемы знания» результативность политического процесса ставится под сомнение, поскольку по сравнению с рынками у него отсутствуют механизмы подачи сигналов и отбора, которые позволяют людям обучаться более эффективным методам и практикам. Вряд ли можно говорить об эффективности, когда нет ничего подобного расчету прибылей и убытков, позволяющему участникам рынка выявлять источники неэффективности и менять свое поведение в сторону большей эффективности. Политики и государственные служащие не продают товаров и услуг непосредственно гражданам своих государств и поэтому не могут распознать экономическую ценность предоставляемых ими благ. В рамках демократического процесса голос того, кто ценит конкретное благо очень высоко, учитывается на равных с голосом того, кто ценит то же само благо гораздо меньше. Хотя договоренности об обмене голосами между группами интересов позволяют избирателям, когда дело доходит до выявления разнообразия и интенсивности индивидуальных предпочтений, более изощренным способом выражать свои ценности, здесь не существует аналога такого явления, как готовность платить, которая является действующим фактором на рынке. То, что политически эффективно в терминах привлечения на свою сторону голосов, может и не генерировать максимальную экономическую ценность (Mitchell and Simmons, 1994; Boettke et al., 2007).

Поле для обучения и открытия в политическом процессе еще более сужается из-за характера выбора, который каждый раз приходится делать. После того, как правительство выбрано, граждане не могут активно подвергать проверке альтернативные политические платформы, так как в период между выборами оппозиционные политики и группы интересов не имеют возможности предоставлять конкурирующий пакет услуг. Индивидуальные избиратели не имеют возможности постоянно менять поставщиков в рамках процесса, управляемого коалицией большинства, у политиков нет способа сравнивать результаты различных экспериментов, кроме как последовательно один за другим (Wholgemuth, 1999).