Акцентирование важности «стихийного порядка» проистекает из представления, что в мире, который слишком сложен, чтобы его можно было непосредственно постичь, индивиды неизбежно вынуждены «добровольно» принимать некоторые культурно передаваемые правила, такие как правила языка, без осознанного размышления о них. Эти правила сами по себе являются частью эволюционного процесса, не являющегося результатом сознательного рассуждения, но тем не менее создающего условия для разумной деятельности. Стихийные порядки развиваются в результате сложного процесса обучения через имитацию. Например, хотя язык и развивается из человеческой способности к общению, он возникает как непреднамеренный побочный продукт множества коммуникативных актов, которые не направлены к какой-либо конкретной общей цели. В то время как новые слова и их сочетания распространяются посредством процесса имитации и адаптации, у тех людей, которые их первоначально применяют, нет осознанного представления о том, каким образом эти практики будут применены и адаптированы другими. Аналогичным образом люди, которые в настоящий момент говорят, обычно не осведомлены о бесчисленных узловых точках, в которых возникли ныне повсеместные способы употребления слов и выражений, как и о «причинах», по которым эти символы были приняты к использованию (Hayek, 1960: Part 1; Hayek, 1982: Part 1; Хайек, 2006, Книга I). Как это формулирует Хайек: «Сознание укоренено в традиционной безличной структуре заученных правил, а способность сознания упорядочивать опыт есть благоприобретенная копия культурных моделей, которые каждое индивидуальное сознание получает
В соответствии с такой интерпретацией «общность» включает отношения общей идентификации, моральные принципы, а также убеждения, связанные с соблюдением стихийно развивающихся культурных правил, включая язык и социальные обычаи (такие как уважение к собственности). Таким образом, как и в коммунитаристских описаниях, моральное чувство выходит за пределы индивидуального актора и не отождествляется с личными предпочтениями (Hayek, 1960, 1967b). И все же, хотя индивиды идентифицируют себя посредством социальных практик, в которые они погружены, они следуют своим отдельным целям, а не занимаются сознательным преследованием некоей «общинной цели». Более того, «общность», понимаемая как стихийный порядок или каталлаксия, не может рассматриваться как нечто, имеющее собственные цели. Говорить об «общинной цели» – значит требовать, чтобы общество действовало как некая продуцирующая организация, как своего рода «сверхличность», которая определяет цели своих граждан. Но в «открытом обществе» люди разделяют общинную приверженность общим культурным правилам, упорядочивающим их поведение, таким как правила языка, и в то же время они пользуются свободой экспериментирования в том, что касается стремления к широчайшему набору разнообразных целей.
Общность, сложность и стихийный порядок
Хотя истолкованный в таких терминах классический либерализм и признает культурно обусловленную природу индивида, его интерпретация следствий из такого представления отличается от той, которую дают коммунитаристы вроде Макинтайра. В то время как последний считает «общество чуждых друг другу людей», удерживаемых вместе безличными отношениями и непреднамеренными социальными последствиями, признаком морального упадка, с точки зрения классического либерализма развитая и сложная форма общности может быть достигнута только тогда, когда она не основывается на сознательном преследовании «социальной цели». Тот тип общности, за который выступает Макинтайр, годится только для общества племенного типа, достаточно малого по численности и простого по своим внутренним взаимоотношениям, чтобы его члены могли постичь его своим сознанием. Но если речь идет о том, чтобы поддерживать более сложную и развитую форму общности, то для членов такого общества невозможно быть осознанно осведомленными о многочисленных и разнообразных факторах, вносящих вклад в эволюцию разнообразных целей и средств.