Клаудиа, или Дети Испании

Ни король, ни королева, как справедливо высказался дон Гарсия, совсем не считали заговор своего старшего сына игрой. Более того — они были в ужасе, что их трон так неожиданно зашатался по милости собственного чада. Правда, один раз в Марии Луизе все-таки взыграли материнские чувства: когда в Совете Кастилии дочитали последнюю бумагу, отобранную у принца, и министр юстиции маркиз Кабальеро, который, как выяснилось, не имел к заговору никакого отношения, объявил, что бывший инфант заслуживает смертной казни по целым семи статьям. Королева, казалось, опешила, услышав такое, и долго молча изучала одноглазое, багровое, нечистое лицо министра. Карлос опустил голову, судьи старались не смотреть друг на друга. Неожиданно Мария Луиза заявила:

— Дайте мне этот лист, маркиз, я хочу сама удостовериться…

Но как только Кабальеро подал ей бумагу, она схватила ее и, не читая, сунула за корсаж. — Да как ты смел говорить такое?! — взвизгнула она. — Или ты забыл, что инфант — мой сын?! Его обманули, запугали, но хватит! Я уничтожу все эти гнусные улики!..

Она еще долго кричала, топая ногами и ругаясь, как торговка, пока суд не поднялся и в гробовой тишине не вышел из зала. Карлос перестал вообще что-либо понимать и поспешил в свои покои. Теперь, когда Фердинанд находился под охраной загуанете и не смел и шагу сделать без его ведома, он уже не казался Карлосу таким чудовищем. Король вообще был человеком отходчивым. Теперь его гораздо больше пугали таинственные сообщники сына. А что если их много? Если ими наводнены все дворцы? Король пугливо отшатнулся от консоли в полуосвещенном ради экономии коридоре своей части Прадо. Лучше бы, конечно, сейчас, как всегда, находиться в Эскориале[128]. Но, увы, из-за этого нелепого заговора в королевстве отменены все ритуалы и торжества, и даже день рождения его величества пришлось праздновать не с обычным размахом. Но Карлос решил взять реванш на следующий год, когда ему исполнится шестьдесят. И чтобы отвлечься от грустных мыслей, король приказал узнать у лейб-конюшего, какая завтра ожидается погода.

Погода обещала быть идеальной для охоты. В ночь неожиданно выпал снег, ровный, тихий, самый невыгодный для зайцев, когда они вынуждены петлять по девственно белой поверхности, оставляя отчетливые следы. Карлос поднялся засветло и решил тотчас же порадовать себя своим самым любимым занятием. Такое случалось нередко, и во дворце поднялась привычная оживленная суета. Вскоре в отличнейшем настроении и в сопровождении всей охотничьей гвардии король выехал из Северных ворот в направлении загородного замка Ла Флориды, в долину Мансанареса. На свежем снегу кортеж выглядел особенно впечатляюще: шестьдесят гончих шли на смычках под надзором четырех выжлятников и ловчего, одетых в красные куртки и узкие синие штаны с лампасами. У ловчего для отличия куртка и шапка были обшиты золотым позументом. Борзятники были одеты тоже однообразно: в верблюжьи полукафтаны, с черными нашивками по воротникам, обшлагам и карманам. У каждого на пунцовой гарусной тесьме с кистями висел рог, а в поводу они держали свежих кровных лошадей. Сам король щеголял в высокой меховой шапке, а рядом с ним бежал красивый рослый кобель хортой гончей по кличке Пронто. Глядя на безоблачное небо, где уже в полном блеске победно сияло солнце, Карлос забыл и о непутевом сыне, и об угрозе трону, а главное, о необходимости принимать какие-то решения. Перед ним мелькали пленительные картины охоты: то азартный рев гончих, то кураж доезжачего, то удалой мах борзых…

Синие тени лежали по небольшим оврагам и скоро появились первые заячьи следы.

— Смотри, сдвоил! — сказал довольный Карлос, увидев, как заяц хитроумно и ловко запутал следы, но все заметили это и без него. Собаки уже вовсю крутили хвостами, просясь в дело, и, наконец, граф Куадрос, главный доезжачий, торжественно разомкнул смычку и кинул первую пару собак в небольшую рощицу. Вскоре за ними ринулись и остальные. И начался дружный гон; скачка многочисленной поющей на все голоса своры гончих, и над всем этим мерцающим, лающим и переливающимся великолепием то и дело взвивалась сладостная мелодия рога…

В роще стоял стон, казалось, проснулся и оживился весь мир. Скоро лес превратился в ад, с фаготистыми голосами собак сливались покрики выжлятников, кусты затрещали, земля пошла ходуном. Карлос, слушая этот ожесточенный рев, сам кричал что-то, не помня себя от восторга, горячась и наслаждаясь, словно ребенок.

Наконец, гончие выставили зайца прямо на него, и, повинуясь мановению царственной руки, Пронто широким махом пошел на перехват. Расстояние быстро сокращалось, но опытный матерый заяц вдруг отсел, и Пронто по инерции промчался вперед еще добрых двадцать кан.

— О, господи, пресвятая дева Аточская… — прошептали пухлые губы короля. Однако Пронто справился, развернулся и снова пошел в угонку. О, что были теперь все государственные заговоры мира в сравнении с этими вынимающими душу моментами!..