Клаудиа, или Дети Испании

В эти несколько дней им пришлось бы совсем несладко, если бы не предусмотрительность и опыт Педро. На протяжении всего пути он уже заранее приготовил укромные места стоянок с запасами продуктов и хвороста. Поэтому в светлые часы дня они могли не только плотно поесть какой-нибудь похлебки, но и выспаться. Разговоры при этом велись лишь самые необходимые. Впрочем, однажды, перед тем, как лечь, Педро вдруг спросил у Игнасио:

— А чем это ты там еще занимался?

Игнасио сразу же понял, о чем речь.

— Однажды, когда мне было еще лет десять, я долго наблюдал за тем, как кошка охотится на голубей…

— Все ясно, дальше можешь не рассказывать, — зевнул Педро и, хлопнув мальчика по плечу, с улыбкой добавил: — Давай спать, минино, это еще далеко не вся наука…

Когда они добрались до щемящего душу Педро воспоминаниями предместья Арраваль, день клонился к закату. Впереди на набережной уже поднимались четыре стройные, как девичьи фигуры, знакомые башни и низкий купол собора дель Пилар — бессмертного творения эль Моцо. До Сарагосы теперь было рукой подать. Однако перед самым мостом через Эбро путников вдруг остановил пикет вооруженных егерей.

— Стой! Стой! — грубо окрикнули солдаты. — Подорожные или пропуск, подписанный тремя членами хунты. — Молодые люди растерялись, ибо всю эту долгую дорогу им казалось, что в городе их встретят с восторгом и распростертыми объятиями. — Кто вы такие и зачем сюда прибыли?

— Мы прибыли сражаться с французами, оборонять Сарагосу, приятель, — просто без всякого пафоса ответил Педро.

— Я тебе не приятель, — грубо оборвал его часовой.

— Да что ты смотришь, в караулку их, да вызовите сюда сержанта Техедоро! Сколько таких приятелей уже валяется во рву по дороге на Валенсию, — подхватил второй.

Оба солдата были настроены явно враждебно. За их спинами в отдалении маячило еще несколько человек, готовых в любой момент пустить в ход оружие.

— Нет у нас ни подорожных, ни приказа, ни пропуска… — начал нервничать Педро.

— Мы здесь по зову сердца, мы испанцы! — пылко вмешался Игнасио.

— Кто вас знает, какие вы испанцы, — отрезал первый солдат.

— А ну, поворачивай отсюда по-хорошему, пока мы вас тут не пришили, — решительно заявил второй.

Педро уже начинал не на шутку заводиться, и неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы в разговор не вмешался какой-то старичок, высунувший мохнатую, как у чучела, голову из окна караулки.

— Верно, верно, сынок, а ну, гони их, чертей, отсюда, карамба[150]! Мало ли, какие лазутчики. Да и не военные они, а нам здесь лишние рты не нужны. Вот, помню в шестьдесят первом…

Однако дальнейшие излияния словоохотливого старика были прерваны таким диким, таким душераздирающим воплем Педро, что все вокруг чуть не пороняли ружья.

— Локвакс! Локвакс! Добрый мой Локвакс! Ты жив!..

Егеря растерянно переглядывались, Игнасио восторженно смотрел на словно сошедшего с ума Педро, будучи уверен, что это — всего лишь очередная придуманная им штука, которая позволит им проникнуть в город, а Клаудиа невольно прижала руку к сердцу. Следующие несколько секунд стояла неимоверная, неправдоподобная тишина.

Но вот старик, который, казалось, совсем лишился дара речи, начал оживать. Он выпрыгнул на крыльцо, явив, наконец, свое безногое тело целиком, и, не спуская глаз с только что дико возопившего всадника, медленно поехал к нему на своем деревянном корыте.

Все, как завороженные, смотрели на этих двоих, затаив дыхание. Какое-то время слышался только скрип деревянных колес и глухой стук деревяшек о землю. Но чем ближе подъезжал старик, тем больше караульные приходили в себя. В конце концов, то, что человек на такой великолепной кобыле, знает Локвакса, еще ничего не доказывает. Мало ли кто мог знать их любимца, его пол-Испании знает! Все ждали, что скажет сам старик.

Но вот губы безногого задрожали, и слезы покатились из его мутных, уже бледных, как у младенца, глаз.

— Педро… — едва слышно прошептал он. — Педро, сынок, ты… — все больше начинал обретать он голос.

— Это я, Локвакс, я! Неужели ты жив… Пресвятая дева дель Пилар, — уже ни на кого больше не обращая внимания, бормотал Педро, слезая с Эрманиты и опускаясь рядом со своим старым наставником и другом на колени.

Весь караул с облегчением, пряча улыбки и едва не вытирая глаза, наблюдал за тем, как обнялись эти двое: молодой высокий незнакомец и их старый веселый Локвакс, раз и навсегда покоривший всех защитников и жителей Сарагосы еще во время первой осады.

Потом снова повисло молчание, и все стали как-то неловко переглядываться и виновато улыбаться: веселый Локвакс и незнакомец явно рыдали, спрятав лица в объятиях друг друга.

— Никак, старина Локвакс встретил сына? — осторожно сказал один из караульных другому.

— Да у него вроде и не было никаких детей, никогда он не рассказывал ни о каком сыне, — удивился другой.

А Клаудиа в это время что-то шептала на ухо Игнасио, и лицо мальчика все больше начинала озарять улыбка.