Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Положение наше ухудшалось, и по всему Жарки люди были вынуждены принимать ужасные и поспешные решения. Что безопаснее: остаться дома и сотрудничать с нацистами, бежать через леса или искать тайное убежище в городе? Моя семья сделала свой выбор. Родители моей двоюродной сестры Руфь приняли иное решение. Она родилась за месяц до оккупации, и все эти годы оставалась единственным ребенком в семье. Ее родители, дядя Сэм и тетя Циция Йониши, жили неподалеку от нас. Руфь одевали, как маленькую куколку: голубые банты в волосах, серые платья из плотной шерсти с продолговатыми черными пуговицами на спине. Семья дяди Сэма владела успешным кожевенным производством, благодаря которому девочка не испытывала недостатка в бантах и платьях с большими пуговицами. Перед войной Йониши не были богачами, но жили довольно обеспеченно.

В Шаббат 2 сентября 1939 года Руфь было всего месяц отроду, и тетя Циция отправилась вместе с ней в гости к соседям. Мужья сидели в гостиной, говорили о политике и страхах перед грядущей войной. Они собрались вокруг радиоприемника и слушали новости о том, что Германия объявляет нам войну. Гитлер заявил, что в ответ на польские «вторжения» на территорию Германии, немецкие солдаты будут маршировать по польской земле. Новости были пугающими, но моя семья верила, что польская армия сдержит любое нападение. Страна была готова.

После ужина мужчины поспешили к вечерней молитве в синагогу на другой стороне улицы. А жены остались в столовой и продолжили беседовать за чашечкой кофе с печеньем. Тетя Циция прижимала к груди новорожденную малышку Руфь, как вдруг по дому ударной волной пронесся оглушительны взрыв. Стеклянная посуда, стоявшая на столе, превратилась в осколки, оконные стекла были выбиты, а женщин опрокинуло на пол в тот момент, когда дом сотрясло до самого основания. Здание приняло на себя удар одной из тысячи бомб, сброшенных в тот день немецкой авиацией. Снаряд угодил в гостиную, где в тот момент никого не было, но пощадил соседнюю столовую, где сидели женщины с новорожденным ребенком.

Так что мы с Руфь с первых дней жизни знали, что такое война. Должно быть, когда нас малышами выводили на прогулки, мы воспринимали полуразрушенные дома и толпы агрессивных мужчин, с оружием в руках, выкрикивающих приказы, как нечто само собой разумеющееся. Жизнь в гетто определила наше раннее детство, и еще прежде, чем пришло понимание того, что же происходит, мы чувствовали, как матери крепче прижимают нас к себе, когда мимо проходит немецкий солдат. Но наши с Руфь родители избрали разные пути: когда в 1942 году подпольная газета впервые заговорила о депортации и «переселении на восток», дядя Сэм и тетя Циция твердо решили искать убежище.

В соседней деревне Боболице жил фермер по имени Йозеф Колач, который согласился спрятать их вместе с несколькими родственниками у себя. У Йозефа на чердаке они могли обустроить себе временное пристанище. А еще на ферме был тайный бункер, на тот случай, если немцы нагрянут с обыском, и им придется искать себе другое убежище. Йониши и их родственники ежемесячно платили Йозефу. Десять близких друг другу людей должны были уживаться на крохотном чердаке.

Однако несмотря на щедрость, смелость и самоотверженность Йозефа и его жены Аполонии, которые готовы были пойти на риск и укрыть у себя евреев, была одна проблема. Супруги ни в какую не хотели пускать к себе Руфь. Маленький ребенок в доме – слишком опасно, считали они. А что, если немцы решат обыскать дом, а Руфь закричит или начнет плакать? Девочка-то она хорошая, но ей еще и трех не исполнилось. Даже дяде Сэму и тете Циции пришлось признать, что опасения Йозефа оправданны. Если немцам удавалось обнаружить укрытие, где прятались евреи, они убивали их на месте. Йозефа с семьей могла постигнуть та же участь. Поэтому Сэм и Циция обратились к экономке-польке, которая работала у них много лет. Они всегда были добры к ней и платили хорошее жалование. В доме она пользовалась особым доверием.

– Пожалуйста, пока не кончилась эта война, возьмите к себе Руфь, – умоляли они.

Они предложили женщине большую сумму денег, и та обещала уберечь девочку от беды. Они договорились о времени, когда дядя Сэм с племянником Илаем привезут Руфь к ней в город. Тетя Циция понимала, что ей нельзя идти с ними. Она просто не сможет спокойно стоять посреди города и смотреть, как чужая женщина уводит ее любимое дитя, возможно даже навсегда. Ей будет не под силу скрыть печаль и сдержать слезы. Тяжелое прощание на публике обязательно привлечет к себе внимание, поэтому в день отъезда Руфь Циции ничего не оставалось, кроме как поцеловать дочь на прощание на чердаке фермерского дома.

Даже родственники, которые в то позднеосеннее утро были рядом, клялись, что до конца своих дней будут помнить пронзительные крики Руфь, которую вырывают из объятий Циции.

– Мамишу! Я хочу остаться с тобой! – умоляла она. – Мамишу!