Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Однажды в понедельник вечером, когда солнце уже скрылось за горизонтом, в дверь дома Боянеков неожиданно постучали. Улыбка тут же исчезла с лица Руфь, и она побледнела. Ее в первый же день предупредили, что при появлении непрошеных гостей она должна бросить все и незамедлительно бежать наверх. Словно заяц она забралась под кровать тети и сидела там, закрыв глаза и уши. Через несколько мгновений из коридора послышался приглушенный гул мужских голосов.

– Все в порядке, милая, выходи, – позвал ее Боянек.

Но Руфь не двинулась с места. Казалось, будто она просто окаменела, пока мужчины методично обыскивали комнату за комнатой. Девочку предупредили, чтобы она ни в коем случае не покидала укрытия до ухода непрошеных гостей, даже если ее будут звать. Немцы вели скрупулезную перепись жителей каждого дома, а если бы среди пяти сыновей Боянека вдруг появилась маленькая девочка, все старания оказались бы напрасны. Немцы славились тем, что во время обысков переворачивали все вверх дном и часто выманивали еврейских детей из укрытий ласковыми уговорами. «Ничего не бойся», – повторяли они на ломаном идише, – «выходи, малыш».

В конце концов Руфь отняла ручки от ушей и узнала голоса. Девочка засмеялась, но из-под кровати не вылезла. В просвете между пологом и полом появились две большие головы, и Руфь показала им язык. То были любимый двоюродный брат Илай и дядя Муллик (еще один мамин брат). Они тайком выбрались из своего укрытия на чердаке, чтобы проведать Руфь, обнять ее за родителей и передать Боянеку обещанные деньги. После того раза Илай частенько навещал ее, чтобы узнать, как она поживает, и занести Боянеку деньги. Ему было проще проскользнуть по городу незамеченным, потому что со своими голубыми глазами и светлыми кудрями он совсем не походил на еврея. Иногда Илай одалживал у жены фермера шарфы, платья и, хорошенько замаскировавшись под бедную крестьянку, выходил в город.

Тетя Циция всегда с нетерпением ждала его возвращения на ферму, чтобы узнать, как там ее дочка. Хорошо ли она питается? Подросла ли? Она выглядит счастливой? Сесия ловила каждое слово из его ответов. Все шло прекрасно, пока однажды по городу не пронеслась ужасная новость. Неподалеку от дома Боянеков жила семья, прятавшая у себя евреев. Когда нацисты прознали об этом, всех, кто проживал в том доме, и евреев, и католиков, поставили к стене и расстреляли. Это известие глубоко потрясло жену Боянека. Она пыталась унять страх ради Руфь, к которой относилась как к родной, но мысли о том, какая страшная судьба постигла ее соседей, все время возвращались.

В следующий раз, когда дядя Муллик и Илай пришли проведать малышку Руфь, они ее уже не застали. Стоя на пороге, Боянек смущенно склонил голову и принялся объяснять, что присутствие Руфь очень пугало жену. Они пытались подыскать ей новый дом, но ничего не вышло. Боянек сказал, что несколько дней назад отвез ее в Ченстохова и оставил на скамейке перед приютом для сирот при монастыре Ясная Гора. Он сказал девочке, чтобы она никуда не уходила, а «деда» пока сходит и купит ей конфет. Он знал, что Руфь послушная девочка и сделает все, как ей скажут. Боянек не сомневался в том, что она останется на той скамейке, пока из приюта не выйдет кто-нибудь из монахинь и не увидит прелестную, чистую девочку в красивом белом платьице в розовый и зеленый цветочек. Это было любимое платье Руфь, которое Циция сшила для нее вручную еще до мучительного прощания.

Дядя Муллик и Илай на свинцовых ногах вернулись обратно и сообщили новость. Циция слушала молча. А что тут скажешь? Она просто сидела и теребила кусочек ткани в цветочек, из которой сшила для Руфь то самое платье. Терла в руках лоскуток хлопка и плакала. Дядю Сэма переполнял гнев. Он и представить не мог, что кто-то решится бросить его любимую малышку в чужом городе на скамейке перед сиротским приютом, и перед глазами у него мелькали ужасные последствия этого поступка.

В Ченстохове Руфь послушно сидела и ждала. Через несколько часов ее заметила уборщица из церкви. Девочка к тому моменту уже так утомилась, что свернулась калачиком на скамейке и, закрыв глазки, положила руку под голову. Такой сонной и одинокой уборщица ее и нашла. Она тут же сообщила о находке матери-настоятельнице, и вдвоем женщины забрали Руфь с улицы. Монахини догадывались, что Руфь еврейка, сирота, родителей которой немцы, скорее всего, либо расстреляли, либо отправили в лагерь. Мать-настоятельница определила ее в приют, и вскоре Руфь стала называть его домом. Она сказала, что ее зовут Кристина, и постепенно привязалась к своим сверстникам и воспитателям.