Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

– А 700 человек отправим в Треблинку? – рявкнут Ляйцер Штейнем. – Отправим семьи туда, где пахнет сожженными трупами? – кричал он.

– А какой у нас выбор? Мы не можем отменить приказ германского правительства. Ни один солдат или офицер в городе не располагает такими полномочиями. Спасти всех было бы…

БАХ! БАХ! Члены Юденрата застыли на месте. Услышав грохот выстрелов, раздавшихся неподалеку, они замерли и замолчали. БАХ! БАХ! БАХ! Еще выстрелы, лишь малая часть того, что им предстояло услышать в тот день. Под окнами перепуганные и сбитые с толку соседи бежали по улицам, на которых воцарился хаос.

Я скажу вам, что это было: 6 октября 1942 года немецкие солдаты решили облегчить себе задачу. Вместо того чтобы заниматься «переселением» всех 800 оставшихся в Жарки евреев, они избавились от более чем ста человек самым простым для себя способом: застрелили. Кого-то из жертв впоследствии обвинили в попытке побега (положа руку на сердце, некоторые и правда пытались бежать). А других же убили без всякой на то причины. Их просто согнали на еврейское кладбище, выстроили в шеренгу и казнили.

Первые выстрелы лишь распалили отцовскую решимость:

– Мы не можем спасти всех. Но мы можем спасти больше, чем хотелось бы немцам.

Времени оставалось в обрез, и совет согласился. Папе предстоял разговор со Шмидтом. Остальные члены Юденрата ждали вестей. Но сперва папа помчался домой, чтобы предупредить мамишу и бабушку.

– Софи, мне нужно, чтобы ты как можно быстрее нашла своих братьев и переговорила с ними. Если они собираются отправиться в убежище, у них остался последний шанс.

Муллек и Моник уже подыскали себе безопасные чердаки в городе и собирались там укрыться в том случае, если гетто закроют. Давид с женой Гутей хотели присоединиться к Сэму и Циции, которые к тому моменту уже жили у Йозефа Колача. Мамишу заморгала, чтобы остановить слезы и не расплакаться при папе.

– Я скажу им, Израиль. Но как же мы? А мальчики? Твоя мама?

– Софи, мы остаемся. Думаю, что смогу договориться об этом.

– Что? – не веря своим ушам переспросила мамишу. – Я ничего не понимаю.

– Я сейчас иду к Шмидту. Софи, прошу тебя, доверься мне. Я не знаю, как будет лучше, но думаю, мне удастся заставить Шмидта оставить нас здесь, дома, по крайней мере на какое-то время.

– А моя мама? И папа? У них не хватит здоровья, чтобы отсиживаться по чердакам, – тихо сказала она.

– Я сделаю все, что смогу, Софи.

Мамишу не стала спорить и высказывать сомнения. Она поцеловала отца в щеку и кивком головы указала на дверь:

– Иди. Я сообщу родным и буду ждать тебя здесь.

Второй раз за день мамишу стояла у окна, смотрела, как уходит ее муж, и не знала, увидит ли его снова. Папа со всех ног кинулся в старую сапожную мастерскую, где, как он предполагал, Шмидт уже заканчивал разработку плана и готовился отдать приказ о депортации евреев. И он оказался прав. К тому времени солдаты уже знали отца, поэтому увидев, как он ворвался в штаб гестапо, даже не потянулись за оружием.

– Офицер Шмидт, у меня есть для вас важная информация, – выпалил отец, в чьем взгляде ясно читалось: «нам нужно поговорить без свидетелей».

Они вышли в переулок через заднюю дверь старой лавки.

– Борнштейн, это приказ нацистского регионального штаба, – не дав отцу даже рта открыть, начал Шмидт. – Город станет Judenrein.

– Да, я понял. Поэтому я здесь.

Отец в нерешительности опустил взгляд. Он всегда просил о чем-то для блага всей общины. Но в тот день он сразу же начал хлопотать о своих близких.

– Моя семья: жена, мать, двое сыновей, Самюэль и Михаэль, они должны остаться со мной, пока я буду руководить уборкой гетто. Разумеется, я заплачу, – папа вытащил из обоих карманов деньги Юденрата, и Шмидт забрал их руками в черных перчатках.

– Это можно устроить, – сказал гестаповец, засунув аккуратно сложенные купюры в нагрудный карман. – Они останутся, как члены рабочей бригады.

– И еще одна просьба, офицер Шмидт, – взволнованно продолжил отец. – Рабочая бригада слишком малочисленна. Вы же знаете, как много ценностей хранится в местных тайниках и подвалах. Кто-то должен будет похоронить убитых и провести зачистку.

Сперва папа хотел попросить оставить в городе сотню человек. Но потом задумался о каждом из них. Как и говорил Ляйцер Штайнем, для многих депортация станет прямой дорогой к смерти. И отец, не моргнув глазом, сказал:

– Для такого задания мне нужно как минимум 150 человек. Офицер Шмидт, прошу вас, позвольте мне расширить список тех, кто останется.

Шмидт со смехом запрокинул голову. А затем, улыбаясь едкой улыбкой, произнес:

– Да ты серьезный человек. Нужно было догадаться, что ты станешь просить о поблажках! Можешь оставить 120 человек, и не больше. Остальные сегодня же уедут со станции Злоты Поток. Пиши список.

Папа поблагодарил Шмидта и уже собрался выйти из узкого переулка на широкую улицу, но гестаповец схватил его за руку.

– Скажи своим, чтобы к пяти вечера собрались на площади. Кто не явится, будет найден и убит, – Шмидт наклонился к отцу. – Борнштейн, я клянусь, мои люди отыщут всех оставшихся евреев и с радостью приведут их ко мне.