Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Прошла ночь, но за нами никто не пришел. Папа понимал, что хлеб и воду нужно экономить, поэтому разделил буханки на маленькие порции. Утром я просил добавки, но отец был непреклонен. Кто-то пытался бежать. Моше Зборовски вскарабкался по лестнице на второй этаж синагоги, открыл окно и выпрыгнул прямо в воды протекавшей под окнами реки Ныса-Лужицка. За ним последовали еще двое из рабочей бригады. Но для нас прыжок в воду был невозможен. Из всей семьи плавать умел только папа. Позже мы узнали, что Моше Зборовски не ушел далеко. Поговаривали, что его застрелили по доносу осведомителя-поляка, который заметил плывущего по реке человека.

Через трое суток, проведенных на полу душной синагоги, мы услышали, как с входной двери снимают доски. В открывшуюся дверь ворвался свежий воздух, а с ним стройной шеренгой вошли офицеры гестапо с пистолетами наготове. Последним появился Шмидт.

– Грузовики за вами уже выехали. Даю вам 30 минут на то, чтобы пойти домой, собрать вещи и вернуться сюда. Даже не думайте бежать. Вы же знаете, что мы вас найдем, – сказал он таким тоном, будто это была игра.

Измученная и уставшая мамишу подхватила меня на руки, чтобы ускорить шаг. Мы все торопились домой собрать вещи. Взрослые первым делом забежали в родительскую спальню, а мы с Самюэлем старались держаться рядом.

– Софи, деньги и драгоценности зарыты на заднем дворе! – внезапно воскликнул отец. – Мы сможем их на что-нибудь обменять.

– Израиль, ты же знаешь, что война скоро закончится, и что тогда? Мы должны оставить здесь хоть что-нибудь. На будущее.

– Будущее? – папа даже растерялся. – Давай хоть сегодняшний день переживем, Софи! Ты что, не понимаешь? В этих лагерях людей превращают в мыло. По слухам, они сжигают тела, плавят человеческий жир и превращают евреев в бруски воска и мыла!

– Израиль, из меня бы получилось отличное мыло, как думаешь? Скорее всего, лавандовое! Или, может, сирень и шиповник? – ответила мамишу, тревожно улыбнувшись. – Моя надушенная кожа – то, что нужно для мыла.

Она пыталась пошутить, чтобы хоть немного успокоить отца, но получилось неуклюже. Когда мама начинала паниковать, отец всегда сохранял спокойствие. Но на этот раз они поменялись местами.

– Израиль, мы уже взяли с собой деньги, – напомнила она ему.

В полых каблуках ботинок папа спрятал золото, а в подплечниках – купюры. Мамишу для этих целей сшила особый подъюбник. Своя «подушка безопасности» была и у бобеши. Папа немного успокоился. Он даже улыбнулся, взглянув на мамин серый чемодан, лежавший на полу. Он до того раздулся, что жена не могла его закрыть, а с боку торчал кусок светло-желтой цветочной ткани. Его ненаглядная Софи и в военное время не могла себе позволить отправиться в смертельно опасное путешествие без веселого платья. Он был готов поклясться, что где-то в этом ворохе были зарыты румяна. Папа поцеловал мамишу в щеку, и они продолжили обсуждать свои планы.

– Ша! – послышался из второй спальни голос бобеши. – Израиль, что это было?

Раздался какой-то шум. Все замерли и прислушались. Скрип. Нет, им не показалось. Шаги! В доме кто-то есть.

Глава 12 Прощальный подарок

Прятаться было негде. Папа знал, что бежать уже поздно. В доме кто-то был и, вероятнее всего, это вооруженный гестаповец, решивший всех нас согнать на кладбище. Может, он даже и не будет так утруждаться. Может, убьет всех прямо здесь, в наших спальнях. Мамишу спрятала обручальное кольцо с бриллиантом под язык. Она часто так делала, когда поблизости оказывались немецкие солдаты и офицеры.

Внезапно в дверях родительской спальни появилась крупная темная фигура офицера Шмидта. Он был таким высоким, что его торчащие волосы почти касались лепнины над входом. Папа немного успокоился.

– Офицер Шмидт, вы сказали, что у нас есть полчаса. Часов у меня больше нет, но прошло ведь не больше десяти минут?

– Ну зачем же сразу переходить в оборону? Я пришел помочь, – ответил Шмидт.

Отец молчал. Он думал о том, чтобы вытащить из каблука часть спрятанного там золота, но быстро понял, что Шмидт заберет все. Он найдет и бумажные деньги в подплечниках пиджака. И тогда у них ничего не останется на дорогу. Поэтому отец просто слушал.

– Борнштейн, вы и ваша семья не отправитесь в Радомско вместе с остальными.

Родители в недоумении переглянулись.

– Вас посадят в отдельный грузовик. Вы едете на северо-восток, в Пионки, это в 200 км отсюда. Будете работать на заводе по производству боеприпасов. Я попросил, чтобы вас с женой оставили там на неопределенный срок. Мать и дети поедут с вами.

Шмидт с гордостью кивнул маме, словно хотел сказать: «Знаю. Я хороший человек. Я хороший человек». Это был прощальный подарок от немца, который чувствовал небольшую вину за уничтожение нескольких тысяч жителей нашего города. Думаю, что под идеально отглаженной униформой солдат, маршировавших как роботы, все еще бились сердца.