Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

– Иди-ка сюда, Михаэль, – прошептала она и потянула меня за руку.

Она с трудом посадила меня к себе на плечи. Мне удалось лишь украдкой заглянуть в окошко. Холод подействовал ободряюще и вселил желание помочь.

– Что там? – спросила бобеши.

– Еins, zwei, drei, vier, fünf[8] спящих женщин, – посчитал я на немецком, который недавно начал осваивать. – Солдат нет.

Необъяснимая удача, но я оказался прав! Никто не нес вахту у входа в лазарет. Мы проскользнули внутрь, нашли две пустующие койки и, когда сердца наши перестали так бешено колотиться от страха, крепко уснули. Кажется, прошло несколько часов, я точно не знаю. Но когда проснулся, у кровати стояли бабушка Дора и доктор – немец в нацистской униформе, но с добрым лицом. Доктор сказал, что я очень болен и пробуду в лазарете еще как минимум пять дней, если, конечно, не умру раньше. Бобеши разрешили остаться со мной, потому что она уже контактировала с инфекцией. Эсэсовцы не хотели, чтобы эпидемия выкосила рабочую силу.

Бобеши он сказал, что по слухам лагерь скоро эвакуируют. В ближайшие дни пленных выгонят за ограды.

– Здесь вы будете в безопасности, – сказал он бабушке.

Я поверить не мог, что мне позволили спать на отдельной кровати в лазарете. Поверх деревянного каркаса был положен мягкий матрас и, несмотря на то что простыни были грязными, это были простыни. Я спал на простынях! Куда лучше, чем жизнь в бараке. Те немногие оставшиеся в лазарете доктора и медсестры были очень добры. Они сильно отличались от эсэсовцев, маршировавших под окнами, хотя и занимали в лагере важное положение. В том же здании работали и такие доктора, как Йозеф Менгеле, мучитель, ставивший эксперименты на детях. Но Менгеле исчез из лагеря вместе с другими высокопоставленными нацистами.

Вечером мы с бобеши легли спать с непоколебимым стремлением выжить. Нас разбудил хаотичный грохот. Наступило 18 января 1945 года, солдаты во все горло выкрикивали команды. Воздух разрезал свист. Громыхали сапоги. Кнуты трещали. Раздавались выстрелы. Прямо под окнами разверзся ад.

Я забрался на кровать к бабушке Доре, и мы вместе спрятались под одеяло, потому что не знали, что еще можно сделать. Некоторые из пациентов вскакивали на ноги и бежали в свои бараки. Они боялись, что всех оставшихся расстреляют. Бобеши решила довериться доктору. Он пообещал, что в лазарете нам ничего не грозит, и мы остались. Неразбериха продлилась несколько часов. Бобеши позволила себе выглянуть в окно лишь единожды; она увидела Алиду, Белку и весь наш барак, построенный на морозе без верхней одежды.

В конце концов шум начал затихать. Над лагерем повисла странная тишина.

Уже позже мы узнали, что 60 тысяч заключенных заставили маршировать из Аушвица в город Водзислав-Слёнски. Пешком по пересеченной лесистой местности путь занял несколько дней, и десятки тысяч не выдержали перехода. Их расстреливали за то, что двигались слишком медленно, некоторые умирали от истощения и холода. Этот переход получил название «марш смерти».

Мы бы с бабушкой точно погибли. Пережить такой марш ребенку и пожилой женщине было не под силу. А тех, кто все же добрался до Водзислав-Слёнски, погрузили в товарные вагоны и отправили в лагеря, расположенные на территории Германии, такие как Бухенвальд и Дахау.

Хотел бы я рассказать вам, что за болезнь спасла мне жизнь. Рукописный документ с описанием моего состояния сейчас находится в Израильском национальном мемориале Катастрофы и Героизма – Яд ва-Шем. Первый архивариус, который перевел тот документ, решил, что меня лечили от дифтерии, болезни, которая часто приводила к летальному исходу. Но два других переводчика видят латинский термин «дистрофия», иными словами, я попросту «угасал». Но по большому счету название не имеет значения. Эта бумага, обнаруженная музеем спустя годы после войны, объяснила одно из произошедших с нами чудес. Болезнь спасла мне жизнь. В течение последовавших нескольких дней эсэсовцы то и дело возвращались в лагерь на мотоциклах и грузовиках. С автоматами в руках они прочесывали бараки в поисках затаившихся узников. Найденных расстреливали на месте. Через много лет я узнал, что некоторым заключенным удалось спрятаться средь груды мертвецов. Как ни странно, нацисты ни разу не заглянули в лазарет. Возможно, боялись инфекций. А, может, нам просто суждено было выжить.

Я знаю лишь, что благодаря загадочной, но очень своевременно разыгравшейся болезни, нам с бабушкой удалось избежать еще одной дороги, которая непременно привела бы к гибели.

Через девять дней эсэсовцы исчезли, и советские войска прошли через ворота Аушвица, а под лживой надписью, гласящей, что нас освободит работа, ложился свежий снег. Из сотен тысяч детей в возрасте до восьми лет, доставленных в Аушвиц поездом, выжили только 52 малыша. То были чемпионы мира по игре в прятки. И я один из них.