Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Из кармана Циция достала кусочек белой ткани в зеленый и розовый цветочек. Она знала, что наступит день, и это может стать единственным доказательством того, что она – мать Руфь, а потому каждый день, прожитый в разлуке с дочерью, она осторожно прикрепляла этот кусочек булавкой к сорочке. Циция понимала, что белье может стать единственным предметом одежды, которое ей удастся сберечь, если эсэсовцы поймают ее и отправят в концлагерь. А потому кусочек ткани всегда был при ней, как некогда и малышка Руфь.

Вытащив ткань, Циция взглянула на мать-настоятельницу и поняла, что дочь находится в этом приюте. Монахиня не могла скрыть радость. Все предметы одежды и личные вещи сироты, с которыми он или она прибывали в монастырь, хранились в коробках до тех пор, пока ребенок находился на ее попечении. Среди вещей Кристины хранилось и платье в цветочек. Циция слышала, как бьется ее сердце, и ощущала радостную дрожь, предвкушая встречу с дочерью. Но правило никто не отменял. Кристина покинет приют вместе с родителями, если будет к этому готова. В противном случае Йониши уйдут домой без дочери.

Мать-настоятельница сказала своим взволнованным посетителям:

– Заходите по одному. Кристина очень чувствительная девочка, для нее все это может стать большим потрясением.

Дядя Сэм, который все те годы с ужасом представлял себе, как дочь оставили одну на скамейке перед монастырем, настоял на том, что зайдет первым. Он не видел Руфь несколько лет, но для него она по-прежнему была маленькой беззащитной девочкой. Она тоже волновалась. Мать-настоятельница предупредила Руфь, что к ней пришли ее предполагаемые родители, но девочка боялась, что это обман.

– Zeisele! – воскликнул Сэм.

Увидев невысокого бородатого мужчину, Руфь закричала так, что можно было оглохнуть. Сэм попытался объяснить дочери, как им пришлось отдать ее чужим людям, чтобы спасти. Они ведь евреи, и выхода у них не было. Руфь еще сильнее испугалась. Как она может быть еврейкой? Она любит Иисуса и каждый день молится ему всем сердцем. К тому же евреи – ужасные грязные свиньи. Она никак не может быть одной из них.

Сэм не знал, как ее успокоить. Она была слишком большой для того, чтобы подхватить ее на руки. Руфь выросла, и вместо пухлых детских щечек на лице уже начали проступать высокие скулы. Перед ним стояла пятилетняя девочка. Сэм несколько раз назвал ее по имени. Он решил погладить ее по спине, думал, может так она немного успокоится, но как только дядя дотронулся до Руфь, она с визгом отпрянула от него и завопила:

– Меня зовут Кристина!

Услышав этот возглас в коридоре за дверью, Циция стала умолять мать-настоятельницу:

– Руфь могла нас забыть. Нам пришлось отдать ее, когда ей только исполнилось три. Но прошу Вас, пожалуйста, она наша дочь. Вы же видели ткань от платья. Вы знаете, что она наша дочь!

Сердце матери-настоятельницы разрывалось. Когда дядя Сэм вышел из комнаты, она едва могла заставить себя взглянуть на него. Монахиня попросила Цицию поговорить с девочкой. Не такой тетя представляла себе встречу после долгой разлуки. Она и подумать не могла, что не сможет забрать домой свою родную обожаемую дочь. В тот момент Циция не верила в успех. Она зашла в комнату к Руфь. Взглянув на профиль развернувшейся к окну дочери, у Циции перехватило дыхание. Руфь сильно изменилась, но осталась прежней. Циции захотелось броситься к дочери и заключить ее в объятия, но ценой невероятных внутренних усилий она сдержалась. Она не хотела снова напугать девочку. Вместо этого, стоя в дверях кремовой комнаты сиротского приюта, она запела.

– Aleph, Bet, Vet, (Aleph, Bet, Vet). Gimmel, Dalet, Hay, (Gimmel, Dalet, Hay)[9].

Песенка еврейского алфавита, давным-давно Руфь любила напевать ее вместе с мамой. Девочка немного повернула голову, совсем чуть-чуть. Она изо всех сил сопротивлялась таинственной силе, что требовала отвернуться от окна и взглянуть на поющую женщину. Руфь нестерпимо хотелось посмотреть на гостью, но она боялась того, что ошибается. Циция продолжала петь. Через несколько мгновений Руфь резко повернулась к ней. Она увидела Цицию, и лицо ее озарилось счастьем. Со слезами радости она бросилась к маме. Она вспомнила песню, объятия и лицо. Она вспомнила, как сильно эта красивая темноволосая женщина ее любила.

И в тот миг Руфь осознала, что отныне она больше не сирота.

Глава 19 Историческая фотография

Хотел бы я сказать вам, что в тот день, когда советские солдаты пришли освободить узников Аушвица, все мы отправились по домам и жили долго и счастливо. Но все было совсем не так. Люди были больны и голодны, и о каких бы то ни было переездах не могло быть и речи. Дома многих оказались полностью уничтожены, а у кого-то были в городах, все еще находившихся под контролем немцев. Аушвиц освобожден, но война на этом не закончилась. Германия еще не побеждена, и часть Польши находилась под контролем нацистов. Многие из узников остались совсем одни. Мне повезло, что рядом была бобеши. И конечно же теперь, когда война уже подходила к концу, я ждал, что мама вернется.