Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Бабушка поблагодарила солдата, но стоило ему отвернуться, быстро сунула пачку в карман. Она полгода «организовывала» ради того, чтобы выжить. И иначе уже не могла. Тем же днем на грузовиках приехали еще солдаты. Они превращали Аушвиц в неофициальный «лагерь для перемещенных лиц». Там бывшие заключенные могли остаться, пока не найдут себе постоянного жилья или не смогут вернуться домой. Солдаты сотрудничали с несколькими еврейскими организациями, которые занимались проблемами беженцев, и с Красным Крестом, чтобы помочь выжившим найти родственников. Для тех, кто остался без дома, возводились постоянные лагеря, где люди могли остаться на месяцы, а то и годы.

Солдаты попросили нас заполнить документы. В ожидании своей очереди, я узнал одного из мальчиков, который жил в том же детском бараке, что и я после прибытия в Аушвиц. Ему было около восьми, и он плакал.

– Бобеши, я знаю его! А почему он плачет? – я был слишком застенчивым, чтобы самому обратиться к нему.

– Малыш, подойди, – сказала бабушка Дора.

В конце концов ей удалось подозвать мальчика. Она не обняла его и не вытерла ему слезы так, как поступила бы мамишу, но с искренностью в голосе наклонилась к нему и спросила:

– Что такое? Что стряслось?

Поначалу он так сильно плакал, что никто не мог разобрать ни слова. Вокруг нас начали собираться и другие женщины, желавшие помочь. Всхлипывая, мальчик объяснил, что не может вспомнить свою фамилию. Он даже забыл, как звали родителей. Все, что он мог сказать, – мамишу и папа. Бобеши хотела успокоить его, но в этот момент к мальчику подошла другая женщина.

– Как тебя зовут? – спросила женщина, чье лицо было изрезано красными шрамами, похожими на ожоги.

Он ответил.

– Что ж, останешься со мной, пока мы все не уладим. Теперь, пока не найдем родственников, будем заботиться друг о друге, малыш.

Женщина с обожженным лицом взглянула на бобеши, чтобы убедиться, что та не против. Бобеши одобрительно кивнула, и женщина отвела мальчика к широкому деревянному столу в начало комнаты, где ей предстояло сообщить, что она берет его под опеку. Бобеши наклонилась ко мне и прошептала:

– Как же нам повезло, что мы есть друг у друга, Михаэль! Baruch atah Adonai, спасибо, Господи, мы семья. Скоро поедем домой.

И вот подошла наша очередь. Заполнять документы нам помогали военные переводчики. Они говорили по-польски, по-венгерски, по-немецки и даже немного на идише. Я услышал, как один из них спросил у бобеши:

– А где родители мальчика?

Она посмотрела на меня. Отвернувшись, я притворился, что погружен в свои мысли. Но я все слышал.

– Verstorben, – шепотом ответила она. – Мертвы.

Мое сердце забилось сильнее. Я ей не поверил. Мамишу не умерла. Я был уверен, по крайней мере в тот момент, что мама обязательно вернется, куда бы эсэсовцы ее не забрали. Я ждал, что солдат попросит у нее предъявить какие-нибудь доказательства, но он лишь молча кивнул и сделал пометку.

Сердце продолжало колотиться. Даже вечером, засыпая в только что прибранном бараке, я чувствовал, как его удары отдаются в ушах. Той ночью я видел ужасный сон. Не помню точно, что именно мне снилось, но, возможно, это был тот самый кошмар, который мучил меня на протяжении долгих лет: в том сне мамишу стояла в гигантской очереди из голых, прижатых друг к другу, словно единый организм из кожи и костей, людей, перед огромным зданием в Аушвице. Рабочие-евреи лопатами швыряли обмякшие трупы. В том сне труп мамишу пропустили через огромную машину, которая превратила его в мыло. Затем наступила моя очередь: два гигантских цилиндра раздавили меня. Череп и грудная клетка раскрошились на миллионы крошечных частей, кожа расплавилась. И тогда я тоже превратился в мыло. Проснулся я в объятиях бабушки, которая крепко прижимала меня к себе, чтобы я перестал дергаться.

– Ша, Михаэль. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Я с тобой, libling. Все хорошо. Все хорошо.

Успокоившись, я откинулся на подушку и погрузился в глубокий сон без сновидений. Второй день свободы встретил нас льющимся через окно барака солнечным светом. Мы с бабушкой надели чистые вещи, которые нашли в «Канаде». Теперь у меня была новая пара обуви. Ну, то есть она, конечно, была не новая, но подходила по размеру, в отличие от деревянных башмаков, которые мне выдали в первый день. Разношенная кожа не натирала мои и без того мозолистые ноги. И вновь нас ждали угощения.

– Дамы и господа, пожалуйста, соблюдайте рекомендации врачей, будьте осторожны во время еды. Продовольствие будет доступно в течение всего дня.

Дамы. Господа. Пожалуйста. Сколько же слов казались мне иностранными, на каком языке их ни произнеси. Я ни разу не слышал, чтобы солдаты так вежливо обращались к евреям. Тот завтрак был одним из самых прекрасных зрелищ, которые мне когда-либо довелось видеть. На одном из столов стоял блестящий металлический поднос с сотнями яиц вкрутую. Румяные печенья и яркая свекла. Еда сыпалась на нас как из рога изобилия. Я совсем отвык от тепла в животе. Теплая еда, что за прекрасное чувство! И мамишу бы очень обрадовалась свекле, потому что она всегда…