Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Нам выдали документы, а затем советский солдат проводил нас до железнодорожной станции, что располагалась за воротами Аушвица. Мы сели в поезд, который сильно отличался от того, что привез нас в лагерь. В нем были застекленные окна, деревянные скамьи и даже свободные места. А в дорогу мы взяли несколько бутылок воды на двоих.

Состав периодически останавливался, в вагонах появлялись новые пассажиры, а мы ходили по платформе и разминали ноги. А пока поезд медленно катился по заснеженным полям южной Польши, Бобеши, как и обещала, рассказывала мне о нашей семье.

– Твой старший брат Самюэль говорил маме, что хочет младшего братика, – сказав это, она печально улыбнулась. – А когда ты родился, он считал, что ты его игрушка. Как только мама укладывала тебя в колыбельку, он тут же доставал оттуда своего младшего братика. Иногда он переворачивал пустую коробку на полу в вашей комнате и говорил, что это твоя школьная парта. Он сажал тебя на коробку и делал вид, будто он учитель, а ты – ученик, хотя ты тогда даже говорить не умел. Как же мама его за это ругала… «Нельзя будить beybi!» Потом она укладывала тебя обратно в колыбельку, укрывала Самюэля одеялом и, прикрыв за собой дверь, бежала к нам, чтобы рассказать обо всем и вместе посмеяться. Эту историю я пронес с собой через всю жизнь. По дороге до Жарки бобеши рассказала мне много интересных и забавных историй.

Мы медленно ехали на север, поедая крекеры и конфеты, которыми нас угостили солдаты. До ближайшей к Жарки станции мы добрались еще засветло. Общество помощи беженцам нашло человека, который согласился подвезти нас до города. Польский крестьянин тепло приветствовал нас, когда мы подошли к его телеге.

– С возвращением! – сказал он бабушке. – Я так понимаю, что, эм, путь был не близкий.

Казалось, ему стало легче, когда он понял, что подобрал слова.

– Давайте, я возьму ваши сумки, – и предложив это, он потянулся за вещами.

Но бобеши молча прижала их к груди. Она будто потеряла дар речи. Бабушка забралась на деревянную телегу и перегнулась за мной через борт. Возница вскарабкался на облучок и дернул поводья. Тощая лошадь тронулась с места. Ехали мы по размытой дороге, прорезавшей леса и поля. Все кругом дышало миром, и мы едва ли заметили, что одно колесо у телеги было меньше остальных, из-за чего она слегка прихрамывала, словно раненый зверь, который пытается бежать с перебитой ногой. Должно быть, знакомые пейзажи пробуждали в душе бобеши огромное количество воспоминаний, потому что она вновь пустилась в рассказы о прошлом.

– У твоего папы были темные глаза и смуглое лицо, совсем как у меня. В детстве у него были свисающие до плеч каштановые локоны. Будь моя воля, годами бы их не стригла. Такие были красивые, – сказала бобеши.

Тут она усмехнулась, явно припомнив что-то забавное. Оказывается, незадолго до начала войны, когда Самюэлю было три, он настоял на том, чтобы помогать папе по воскресеньям набирать воду в городском фонтане.

– Я больше не пролью ни капельки. Я буду помогать, – пообещал он.

По словам бабушки, папа всегда поддавался на уговоры, что очень расстраивало маму. Ей хотелось, чтобы вода из ведер не расплескивалась по дороге, а отвороты брючек сына были сухими. Им с бобеши для приготовления еды нужна была чистая вода. Но каждое воскресное утро папа, молча ухмыляясь, шел за Самюэлем, маленьким мальчиком с ведрами, которые раскачивались при каждом шаге и окатывали ноги малыша водой. Папа подбадривал его улыбкой.

– Отлично, так держать. Ты настоящий помощник. Мама и бабушка очень обрадуются.

Иногда на обратном пути Самюэль останавливался передохнуть и подносил к губам полупустое ведро, чтобы напиться воды, но в основном проливал ее себе на рубашку. Бабушка улыбалась, вспоминая, с каким гордым видом Самюэль поднимался по ступеням с почти пустыми ведрами в руках. Они с мамишу пытались скрывать разочарование и смех из-за того, что мужчины семейства Борнштейн не донесли до дома и литра воды.

Мы были уже недалеко от Жарки, и все вокруг утопало в густых темных лесах. Телега хромала по дороге, что тянулась под низкими голыми ветками густых деревьев. Обочина была усеяна мусором. Я и не предполагал, что там будет так грязно. Бобеши говорила о Жарки так, будто это был рай. Вдали уже виднелся ряд строений. Даже с такого расстояния двухэтажные дома выглядели обветшалыми. Мне показалось, что неподалеку от зданий я разглядел церковь, но вид никак нельзя было назвать впечатляющим. Густые деревья, что росли по обе стороны дороги, погружали ее во тьму, и только там, где свет проникал сквозь тонкие ветки, на земле дрожала солнечная паутинка.

Бобеши попросила фермера остановить телегу и слезла раньше, чем он успел спрыгнуть и помочь ей. Я всю дорогу слушал истории о Жарки, поэтому не мог промолчать:

– Бобеши, а мы уже приехали? Можно остаться в телеге?