Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Первую ночь свободы мы провели в лагере, который теперь находился под контролем советских воинов. Спали в бараках, но у нас были подушки! Русские открыли «Канаду», чтобы мы могли взять себе чистые одеяла и одежду, кожаную обувь и шерстяные пальто. Бобеши нашла себе лавандовую сорочку, которую надела под плотную белую ночную рубашку, и в довершение этого неожиданно роскошного ансамбля, она расхаживала по бараку в высоких кожаных сапогах. Мы помылись в душевых и нанесли на себя специальный раствор против вшей. А чистую воду на кухне можно было брать в любое время дня и ночи. Декорации остались прежними. Но настроение в первый вечер свободы было до того праздничное, что мы почти забыли о том, что находимся в лагере смерти.

– Бобеши, а мама скоро вернется? – спросил я.

Бабушка замахала руками, давая понять, чтобы я не задавал ей таких вопросов.

– Бобеши, она сказала, что после войны мы снова будем вместе! – настаивал я.

– Михаэль, zeisele, поговорим об этом в другой раз. А сегодня будем праздновать.

И мы отпраздновали на славу. Все бараки пели и танцевали. На кастрюлях, сковородках и ложках, которые раньше ценились в лагере на вес золота, теперь отстукивали ритм. Советские солдаты налили бывшим узникам-мужчинам водки. То тут, то там неожиданно раздавались возгласы:

– Мы свободны! Мы свободны! Мы свободны!

Бобеши не танцевала, но свесила ноги в кожаных сапогах со второго яруса трехэтажной кровати и покачивала ими из стороны в сторону в такт импровизированной мелодии, наблюдая за происходящим. Я забрался к ней.

– Бобеши, а почему все кричат «Мы свободны, едем домой»? Что это значит?

Бобеши в ужасе взглянула на меня. Теперь-то я понимаю, почему мой вопрос ее так удивил. Неужели в мире есть человек, не знающий, что такое свобода? Но я не знал. Не прекращая покачивать ногами в такт музыке, бабушка Дора залилась безумным смехом. Уверен, я впал в ступор. Я даже не мог припомнить, чтобы бобеши когда-нибудь смеялась. На самом деле, в тот момент звук человеческого смеха был мне так же чужд, как понятия «дом» и «свобода». Бобеши и остальные выжившие заливались безудержным хохотом, который рождается, когда гнев, страх, обида, надежда и радость, перемешиваясь, закипают и пузырятся, словно лава.

Мы праздновали в лагере, где у блока № 11 высилась трёхметровая гора трупов. Голод опустошил наши животы, а горе – сердца. Не знаю, что чувствовали взрослые. Я же просто радовался музыке и мечтал о том, чтобы найти мамишу. Бабушка Дора была на нее совсем не похожа. Мамишу относилась к жизни весело и беззаботно, а бобеши была настоящим стоиком. Потому-то увидев, как она смеется, я почувствовал надежду. Мысль о скорой встрече с мамишу наполнила мое сердце небывалой радостью. Я не мог дождаться, когда же она снова обнимет и поцелует меня в макушку, на которой уже начали отрастать волосы. Мне не терпелось рассказать ей об огромной кровати, на которой я спал в лазарете. Думал, она не поверит, что такая огромная койка была полностью в моем распоряжении. Я хотел рассказать ей о том, как убежали немецкие солдаты, а потом пришли хорошие солдаты и угостили меня шоколадом и печеньем.

– Михаэль, libling, послушай, мамишу не вернется, она ушла следом за папой и Самюэлем, – тем же вечером сказала мне бабушка, когда мы лежали на полке, повернувшись друг к другу.

– Нет, не правда, – ответил я как ни в чем не бывало.

Я знал, что мамишу сказала бы, если бы уезжала навсегда. Но вместо этого она пообещала, что мы еще встретимся. Бобеши не ответила. Думаю, у нее не было сил спорить.

Утром никому не надо было рано вставать на перекличку. Советские солдаты ходили по лагерю и кричали, что в кухонном бараке нас ждут накрытые столы. Завтрак в освобожденном Аушвице представлял собой яичницу и гречневую кашу со сметаной. Еще давали галеты и на выбор два вида компота: все это раньше хранилось на специальных складах СС. Советские врачи, прибывшие в лагерь накануне вечером, предупредили, что если мы будем есть быстро и помногу, то ослабленные голоданием желудки не смогут переварить пищу, и мы можем умереть. Я очень испугался.

– Михаэль, Бог не создал ничего вкуснее, правда же? – спросила бобеши с улыбкой, пока мы, словно мышки, грызли галеты.

Мы очень старались следовать советам докторов и есть медленнее.

– Хотите еще пачку? – спросил у бобеши солдат.

Он заметил, что ей понравились галеты. Бобеши была поражена.

– Если Вам не нужно, – быстро ответила она.