Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

– Кажется, их фамилия начинается с «Й», – он помолчал, а затем продолжил, – да, Йониш.

Когда шок от услышанного отступил, тетя вновь представилась:

– Нико, меня зовут Хильда. Хильда Йониш.

И она попросила ошарашенного возницу довезти ее до Жарки как можно скорее.

Глава 22 Призрачное лицо

– Бобеши, а почему мы всегда переходим улицу, когда приближаемся к серому дому на углу? – я задал этот вопрос, когда мы возвращались с городского рынка.

Бобеши покачала головой.

– Михаэль, скажу только, что с семьей, которая жила в том доме, произошло страшное. Мне не хочется к нему приближаться.

Я тогда еще не знал, что это был дом семьи Берицманов, той самой, которую за 5 лет до того расстреляли на кладбище в «Кровавый понедельник» на глазах у мамы.

– Кстати, о расстоянии, Михаэль, ну-ка пошевеливайся, нам еще идти и идти.

Путь нам и правда предстоял не близкий. По узкой пыльной дороге через густой лес. Бобеши шагала осторожно, чтобы не споткнуться о камень или корягу. Мы дошли до грунтовой дороги, ведущей к заброшенной ферме, которая с конца зимы стала нашим домом. После того как мы узнали, что дом Борнштейнов занят и не все поляки Жарки рады возвращению евреев, бобеши решила, что жизнь за городом будет безопаснее. Курятник на ферме за время войны сохранился лучше, чем дом. В садах уже цвели груши, даже не догадываясь о том, что их время еще не пришло, как будто специально для нас. С приходом весны на улице потеплело, и спать на соломе, брошенной прямо на землю, было даже удобно.

В надежде найти работу, бобеши, стараясь не разбудить меня, на цыпочках выходила из курятника, но я всякий раз просыпался. Мы существовали благодаря ее случайным заработкам. Она подметала улицу перед лавками и магазинами, мыла витрины и, как тогда в Аушвице, говорила мне на прощание:

– Жди здесь и чтобы ни звука. Обещаю, я вернусь к тебе, – и она всегда возвращалась.

– Можно мне завтра поиграть у Руфь? – спросил я, когда впереди показалась наша ферма. – Бобеши, я встану пораньше. Я не буду капризничать из-за долгой дороги, обещаю.

Мало кому в Жарки повезло так же, как нам. Мы не только выжили в Аушвице, лагере смерти, но дома нас ждали родственники. Как же Йониши удивились, когда открыли дверь и увидели нас, стоявших на пороге, оборванных и измученных. Бобеши удивилась ничуть не меньше. Я совсем не помнил Руфь, нашедшую убежище в приюте для сирот. Не помнил дядю Давида, дядю Сэма и дядю Моника. Тетя Циция была для меня чужой женщиной. И только дядя Муллек был похож на нас с мамишу: те же голубые глаза и все остальное.

– Да меня можно было бы принять за твоего отца. Правда? Малыш Михаэль? – поприветствовал он меня, когда мы с бобеши возникли на пороге.

И тут же осознав истинный смысл своих слов, дядя очень смутился. Я же постепенно привыкал к мысли, что папа и Самюэль покинули нас навсегда. Но все равно хотел к маме, и не хотел проводить все дни в одиночестве. Мне смертельно надоело сидеть в курятнике, пока бобеши мела улицы и площади. Иногда бабушка будила меня пораньше и отводила к Руфь.

Если честно, я был слегка зол на бобеши из-за того, что она отказалась переехать к Йонишам.

– Ой, Циция, не стоит, мы неплохо обустроились на ферме и нам нравится уединение, правда же, Михаэль?

По ее лицу я понял, что лучше промолчать, ведь никто не знал, что на самом деле мы живем не в доме. Йониши не были бабушке кровной родней. К тому же дяди, еще одна тетя и еще два дальних родственника и так жили под одной крышей в стесненных условиях. Поэтому он предпочитала быть сама по себе, даже если это означало, что большую часть дней ей придется оставлять меня в пустом курятнике.

Иногда, сидя в одиночестве, я грезил о том, что вечером мама и бобеши вместе пройдут по гравийной дороге, что вела к ферме. Я бы закричал: «Мамишу, ты вернулась!» и бросился бы навстречу маминым объятиям. Она бы подхватила меня на руки, даже не осознавая, что я уже слишком большой для этого, и стала бы целовать мне щеки и голову. Но в тот день было некогда предаваться мечтам. Бобеши закончила работу раньше обычного и вернулась за мной. Мы отправились на рынок, чтобы купить продуктов и приготовить особое праздничное блюдо для Шаббата в кругу маминых родственников. Нам нужно было прийти к ним до заката, чтобы зажечь свечи и поприветствовать субботу. Я любил проводить время с семьей. И тогда мне и в голову не приходило, до чего странно то, что столько родственников остались в живых. Немцы пытались «зачистить» город от евреев, но в тот вечер чуть ли не все стулья в доме Йонишей были заняты.