Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

И с этими словами она протиснулась через толпу смущенных мужчин, стоявших в детской с открытыми ртами. Я видел их через крохотные дырочки на шелковом покрывале, но оставался невидимкой для них. Хильда осторожно отогнула одеяло так, чтобы было видно только личико Руфь. В глазах у нее все еще стояли слезы.

– Что такое, Кристина? Тебя испугали чужие голоса? Все хорошо, радость моя. Мы просто хотим, чтобы ты хорошенько помолилась за этих людей.

Хильда склонилась к девочке и поцеловала влажную от слез щеку Руфь, а потом помогла ей встать. Руфь опустилась на колени у изножья кровати. Я боялся, что она заденет коленками покрывало, и тогда я пропал. Я не знал ни одной католической молитвы, говорил на чудовищной смеси из идиша, польского и даже немецкого, которому научился, слушая разговоры охранников и солдат. К счастью, Руфь вновь показала себя умной и прилежной девочкой. Она постаралась не задеть покрывало.

– Вседержителю, Слово Отчее, Иисусе Христе! Будучи Сам совершен, по великому милосердию Твоему никогда не покидай меня, раба Твоего, но всегда пребывай во мне…

Молитва оказалась очень длинной, но любая монахиня гордилась бы безупречным польским Руфь и тем, как она читала. Семья точно гордилась, потому что молитва девочки заставила одного из хулиганов прослезиться. Когда все закончилось, главарь банды принес свои извинения. Он объяснил, что немцам не удалось довести до конца то немногое хорошее, что они сделали для Польши, потому что кое-где евреи возвращаются.

– Мы только хотим дать понять любому, кто думает, что снова может безнаказанно вторгнуться в наши города в своих черных шляпах и длиннополых пальто, что он ошибается.

Тут вмешался другой незнакомец:

– Да, но вместо этого мы вторглись в дом добрых христиан. Да простит нас Господь!

Остальные последовали его примеру и принесли самые искренние извинения. Они обещали впредь не тревожить нашу семью. Последним комнату покинул главный. В дверях он оглянулся и сказал:

– До свидания, Кристина. Сладких тебе снов.

Руфь скользнула обратно под одеяло и дождалась, пока голоса удалившихся незнакомцев не растворились в вечерней тишине. Только тогда она свесилась с кровати, приподняла белое кружевное покрывало и, тихо засмеявшись, с легкой ухмылкой сказала:

– Вылезай, трусишка.

Мы пронеслись по коридору и спустились на первый этаж, где нас ждали остальные члены семьи. Выглядели они измотанными. Хильда с восторгом сказала:

– Милая, ты была бесподобна! Кристина-Руфь, твои молитвы сегодня достигли ушей Господа. Знаешь ли ты, что спасла всех нас?

Дядя Моник обратился ко мне:

– И как же забыть тебя, Михаэль! Где ты все это время прятался? Даже Хильда не поняла. Ты был в шкафу или под кроватью? Сидел тихо, как мышь!

Я сказал, что, затаив дыхание, прятался у Руфь под кроватью. Но о том, что чуть не рассмеялся, когда она начала читать молитву на чистом польском, я умолчал. Вскоре мы вновь сидели за праздничным столом. Мы не решились еще раз зажечь свечи, поэтому просто прочитали молитвы над вином и халой, а потом передали их по кругу, чтобы каждый попробовал. Когда дядя Моник потянулся за блюдом с едой, дядя Сэм остановил его.

– Вечер выдался незабываемый, – сказал он, сидя во главе стола. – Может, нам стоит ненадолго погрузиться в размышления и вознести молитву благодарности?

Не знаю, о чем по мысли дяди Сэма должна была быть та молитва, но я склонил голову, крепко зажмурился и несколько раз повторил про себя:

– Мамишу, пожалуйста, вернись. Мамишу, пожалуйста, вернись. Мамишу, пожалуйста, вернись

Перед сном я признался в этом Хильде, и она сказала:

– Милый, я молилась о том же. И знаешь что? Это желание объединяло всех, кто сидел за праздничным столом.

Глава 24 Желтая вспышка в Жарки

– А они меня даже не услышали! Бобеши, они стояли вот так близко ко мне, – и я, вовсю хвастаясь перед бабушкой, показал указательными пальчиками расстояние в несколько сантиметров.

Мне не терпелось поведать ей о вторжении в дом, поэтому я даже забыл пожелать ей Shabbat shalom (мирной субботы), когда на другой день дядя отвел меня на ферму. После ночи, проведенной на настоящей кровати, в настоящей спальне настоящего дома, субботний вечер в курятнике казался невыразимо скучным. Начавшийся дождь и протекавшая крыша, благодаря которой в углу курятника образовалась глубокая грязная лужа, не добавляли радости атмосфере.

– Вот это вечерок. Хорошо, что меня там не было, – как могла улыбнулась бобеши. – Я слишком стара для того, чтобы прятаться под кроватью, и слишком прямолинейна, чтобы лгать. Но знаешь, Михаэль, Шаббат ведь еще продолжается. Солнце не село. Присядь-ка со мной и давай прочтем хавдалу.

Так у нас принято прощаться с Шаббатом. Для бобеши это было важной частью обряда. Я вздохнул и последовал за ней вглубь курятника, где уже были приготовлены витые свечи.

– Baruch atah Adonai, Eloheinu melech haolam, borei m’orei ha-eish.