Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

– Михаэль, это я! Я! Это я! – кричала она, пробираясь через толпы людей, словно через густой лес. – Я вернулась! Это я! – все повторяла она, пока я застыл в своем неверии.

Волосы у нее поредели, а кожа со времен Аушвица пожелтела еще больше, но могу вам поклясться, что за всю жизнь мне не довелось увидеть ничего столь же прекрасного и умиротворяющего. Невозможно облечь в слова ту радость, которую я испытал, когда мамишу заключила меня в свои объятия. Это непередаваемое чувство. Если бы нам на двоих выпало больше горя, чем способен вместить в себя этот мир, то можно с уверенностью сказать, что в тот момент мы испытали нечто прямо противоположное. Нас захлестнула противоположность отчаяния.

Мамишу опустилась на колени и покрывала поцелуями мои щеки и лысую макушку. Бобеши обнимала нас. Она плакала. Я тоже плакал, никогда прежде я не слышал о том, что плакать можно и от счастья, а потому эмоциональное потрясение было ошеломительным во всех отношениях. Открыв глаза, я поднял голову с маминого плеча и увидел собравшихся вокруг нас людей. Из толпы вышла женщина и дотронулась до маминой руки. Я видел ее впервые, вероятно, она работала горничной в доме родителей еще до моего рождения.

– С возвращением, госпожа Борнштейн, – тихо произнесла она.

Она была не единственной, кого тронула сцена нашего воссоединения. Несколько человек прониклись чудом произошедшего и плакали. Ведь нам троим была уготована смерть.

– Михаэль, ты жив? Ты жив! – повторяла мамишу, словно не веря своим глазам. – Нужно было догадаться, – сказала она, на мгновение отстранившись, чтобы рассмотреть меня с головы до ног.

Она поправила на мне новую рубашку, так чтобы швы на плечах располагались симметрично. Я пришел в восторг. Нет на свете прикосновения нежнее, чем прикосновение матери. Мамишу покрывала поцелуями мою лысую голову. Затем вновь отстранилась, чтобы рассмотреть мое лицо.

– Ты же знал, что я вернусь к тебе, правда? – спросила мамишу.

Ее голубые глаза наполнились слезами.

– Да, – ответил я.

И вновь нежно уткнулся щекой ей в плечо. Я знал. Все это время я верил в то, что мама жива, и как бы я ни был поражен тогда, я знал, что рано или поздно мы встретимся. Ведь именно так все и должно было случиться.

Глава 25 Клуб выживших

Мне не терпелось отвести маму к родственникам. У ее братьев земля уйдет из-под ног. Может, я даже увижу, как они плачут от радости. Тетя Циция, мамина золовка, наверняка захлопает в ладоши и пустится в пляс от радости. Но счастливее всех будет тетя Хильда. Не прошло ни дня с ее возвращения, чтобы она не рассказывала мне о маме. Мы вместе надеялись, что придет день, и мамишу вернется. Но я точно знал: когда она появится в дверях, тетя Хильда потеряет дар речи.

– Как тебе удалось выжить? – голос бобеши дрожал от волнения.

Она стояла рядом с нами, утирая слезы.

– Я думала… Алида и остальные… Мы узнали, что тебя направили в австрийский лагерь. А потом услышали разговоры солдат. Они сказали, что тот лагерь сгорел до основания, Софи.

– Дора, пожалуйста. Не волнуйся. Да, все так. Меня перебросили в лагерь на территории Австрии, где продержали несколько месяцев. Но потом меня снова перевезли. И в день пожара меня там уже не было. Наверное, это везение, а может – чудо. Ну и кроме всего прочего, я же обещала Михаэлю, что мы еще встретимся. И я должна была сдержать обещание. Правда же, zeisele? – улыбнулась мне мама.

– Мамишу, я ей говорил! Говорил. То же, что и ты сейчас сказала. Помнишь, бобеши, я сказал, что она вернется.

– Да, милый. Говорил. Ты был непреклонен. Нужно было тебя слушать. Хотя сейчас уже не важно. Видишь? Вот, мама здесь. Она цела, и вы теперь всегда будете вместе.

Я ощущал восторг, нежность и защиту, когда мы рука об руку свернули с площади и направились к дому тети Циции. Мамишу сказала, что и не думала однажды вновь взять за руку свое дитя. Она молилась, но почти утратила веру в Бога, пока не увидела меня. Она все еще была матерью. Впервые за долгое время Бог ответил на ее молитвы. По дороге к дому тети нам столько всего нужно было обсудить.

– Мамишу, я так сильно заболел. Ты бы меня видела. Я взобрался бобеши на плечи, заглянул в окно и увидел, что там нет охранников. Мы зашли прямо через главный вход и легли на кровати. У меня была собственная кровать.

Я рассказал ей, как я впервые спал один, а когда мы проснулись, за окном все громыхало.

– Бобеши испугалась, а я нет.

Я поведал ей все, что помнил, о том, как мы тайком прокрались в лазарет Аушвица, и о том, как весь лагерь, даже женщины из нашего барака, построились в колонны. А потом они зашагали по дороге к лесу, и в конце концов над лагерем повисла тишина. Я рассказал ей о советских солдатах, которые спустя несколько дней после освобождения попросили нас снова надеть лагерную форму, чтобы сделать фотографии.