Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

Тишина. Никого не было дома. Разочарованные и обеспокоенные, мы сели на диван в гостиной и стали ждать. Но долго ждать не пришлось. Уже через пять минут мы услышали, как к крыльцу приближается хор знакомых голосов. Мамишу вскочила на ноги и бросилась в прихожую, а по другую сторону небольшого окошка в двери послышался громкий вздох тети Хильды. Сперва то был вздох ужаса. Кто-то пробрался в дом, пока их не было! Но ужас мгновенно превратился в радостное потрясение и удивление.

– Софи! Ты жива! – с этими словами, желая обнять сестру, распахнула дверь тетя Хильда. – Сестра, ты восстала из мертвых?

Позади тети Хильды выстроился настоящий парад из родственников, желавших своими глазами убедиться в истинности услышанного. Моник сказал:

– Софи, мы уже потеряли надежду! Думали, что увидимся только в мире грядущем.

Он закрыл лицо руками и, опустив голову, попытался остановить лавину слез. Давид и дядя Сэм тоже разрыдались. Как я и предполагал. Кристина-Руфь совсем не помнила мамишу, но это было не первое неожиданное воссоединение за последние несколько недель, так что она поняла всю важность момента.

– Твоя мама? – шепотом спросила она у меня.

Я с гордостью кивнул.

Мамишу обняла Хильду, остальных, а потом взяла на руки мою двоюродную сестренку.

– А вот и красавица Руфь, – с нежностью сказала она. – Я так по тебе скучала, малышка. Вы с Михаэлем, наверное, уже вовсю хулиганите.

– А я вас знаю, – гордо сказала Руфь. – Здравствуйте, тетя Софи! Но меня теперь зовут Кристина. Кристина-Руфь Йониш, – решительно проговорила она.

Мамишу озадаченно взглянула на Цицию и Сэма.

– Мы потом объясним, – засмеялись они. – Это история может подождать.

И действительно, ничто уже не имело значения. Когда тети и дяди ворвались в дом, чтобы дотронуться до маминых рук и щек, сжать ее плечи и убедиться, что это не сон, каждый из них нес на себе груз невообразимых воспоминаний и ужаса.

Тетя Хильда до последних дней не забудет безжизненные тела, которые вытаскивала из газовых камер, или пули, что упаковывала, содрогаясь от мысли, что однажды они пронзят сердце такого же еврея, как и она сама.

Руфь несла в себе мучительную боль разлуки с семьей и постоянной необходимости жить среди чужих.

Разлука с дочерью оставила в душах Сэма и Циции болезненные шрамы.

Моник, Муллек, Давид и его жена Гутя долгие годы прятались по темным чердакам без окон, и все спрашивали себя, удастся ли им еще хоть раз без страха пройти по залитым солнцем улицам.

Мамишу пережила ужас осознания того, что ее муж и сын умерли от удушающего газа в камерах Аушвица. Эта мысль мучила и бобеши.

Но тем вечером все мучительные мысли были отброшены, по крайней мере на время. Мы чувствовали то, что можно назвать Божьим светом.

За ужином я сидел у мамы на коленях, хотя был уже совсем большой. Кристина-Руфь сидела на коленях у своей мамы, как, собственно, и всегда. Улыбка не сходила с лица тети Хильды. Смеясь в кругу братьев и сестер, мамишу аккуратно вертела в руках гирлянду из увядших одуванчиков. Загляни кто-нибудь в тот вечер к нам в окна, вполне мог бы счесть нас обычной компанией людей, собравшихся на ужин. Но на самом деле то была невероятная во многих отношениях сцена. Война развела некогда сплоченную семью Йониш, и никто не ожидал, что однажды они соберутся вместе, но это случилось. Я, Руфь, ее двоюродный брат Илай и его родня тоже вернулись домой. На том ужине мы все должны были быть призраками. Но все мы выжили.

До Холокоста в Жарки проживали почти три с половиной тысячи евреев. Домой вернулось меньше тридцати. И почти все они были моими родственниками. Мы были элитным клубом выживших, которым вопреки всему улыбнулась удача.

Глава 26 Американская мечта

– Так, значит, здесь вы и живете?

Мама посмотрела на наш курятник так, словно это была нора в земле. Но у нас была крыша над головой. На участке имелся колодец с водой и небольшой ручеек, где можно было помыть ноги и прополоскать одежду. Вместо мебели у нас стояли перевернутые ящики из-под яиц, а солома, на которой мы спали, была относительно чистой и мягкой. Долгие годы в том курятнике не обитало ни одно животное, а потому внутри было так же свежо, как и снаружи. Я тогда не понял, почему мама пришла в такой ужас от нашего жилья, но она была просто потрясена.

– Как они могли смотреть мне в глаза, каждый из них, смеяться за ужином и говорить, как они меня любят, если позволили моему ребенку прозябать тут, как животному? Сами-то они спят по-королевски, на отдельной постели с одеялом, и завтракают они на настоящей кухне, а Михаэль, значит, здесь? – мама покраснела от злости.

– Нет, Софи. Не сердись на них. Циция и Сэм настаивали, чтобы мы переехали к ним. У Давида и Моника теперь есть квартира в Ченстохове, хотя они каждую неделю приезжают к Сэму по делам. Они умоляли нас поехать с ними в Ченстохову, но нам и здесь неплохо. По ночам тут тихо и спокойно. Мы с Михаэлем просто сидим, болтаем и слушаем ночные песни насекомых, правда же, Михаэль?