Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

И с этими словами она заглянула под поля моей серой шерстяной кепки, поцеловала в щеку и исчезла из виду. До школы мне предстояло дойти самостоятельно. Идти было недалеко. Я шел так быстро, как только мог. Но в нескольких сотнях метров от гимназии, когда прохожим уже стало окончательно ясно, что я направляюсь в еврейскую школу, откуда ни возьмись появились эти два мальчика. Им было лет по двенадцать, и они подбежали ко мне с криками «Еврей!». Они принялись по очереди толкать меня, и мне стоило немалых усилий удержаться на ногах.

– Разве мы не должны мыть подмышки мылом, сделанным из твоего жира вместо того, чтобы смотреть, как ты расхаживаешь по нашим улицам? – издевался первый.

Тут второй сорвал с меня кепку. Осознание, что все вокруг видят мою уродливую голову, оказалось больнее любого удара. Я никогда не забуду, как ядовито они засмеялись и какими словами оскорбляли, когда увидели мои редкие, торчащие во все стороны вьющиеся волосы.

На улицах Мюнхена подобные сцены повторялись с завидной регулярностью. Предугадать, где и когда я нарвусь на неприятности, было невозможно. Даже через год, когда волосы снова отрасли, меня дразнили, потому что я набрал лишний вес. Достаточно было просто открыть рот, и еврейский акцент сразу же меня выдавал. И поблизости всегда оказывались немецкие ребята, чтобы напомнить мне, что я – никто.

Но самый болезненный удар мне нанес взрослый, когда я этого совсем не ожидал.

Глава 32 Фрау с кулоном-свастикой

Иногда мамишу уходила из дома одна на «секретное задание». Она приторговывала на черном рынке: покупала у патрулировавших Мюнхен американских солдат «предметы роскоши» – сигареты и чулки, а потом перепродавала их в местные магазинчики. Чтобы не попасться, она долго делала вид, будто выбирает в лавках товары, а на самом деле просто ждала, когда рядом не будет покупателей. Она часто задерживалась допоздна. Я очень боялся, что ее арестуют, и нас снова разлучат. В такие вечера, когда ее не было дома, я засыпал со слезами на глазах.

Порой, если мама знала, что задержится, она отправляла меня к дяде Сэму и тете Циции. Идти туда было далеко, поэтому я добирался автостопом, не без маминой помощи. Такое случалось часто. Мне больше нравилось проводить время в гостях у семьи, нежели дома в одиночестве волноваться за мамишу.

– Сегодня мне нужно будет уйти. Могу задержаться, – сказала она мне одним весенним утром 1948 года.

Мне было восемь. Над Мюнхеном сияло солнце, и я расстроился, что проведу этот ясный день без мамишу. Я скорчил недовольное лицо и захныкал:

– Ну, можно мне хотя бы пойти поиграть к Руфь?

– Милый, я как раз сама хотела это предложить. Да, ты проведешь с ними день и останешься на ночь. А завтра утром, перед школой, я тебя заберу.

Я сразу же бросился к шкафу, где специально для таких случаев у меня был заранее собран мешок с вещами. Оставалось только положить туда зубную щетку, и готово. Мамишу проводила меня на улицу и помогла поймать машину.

– Entschuldigen, фрау Мюллер, – сказала мама, когда мы спустились по крыльцу.

Хозяйка посмотрела на нас и молча кивнула, как всегда.

Рядом с нашим домом на Агнессштрассе движение было весьма оживленное, и мамишу довольно быстро поймала мне попутку. Машина с открытым верхом, похожая на джип, остановилась у тротуара.

– Подбросить? – спросил дружелюбный водитель-немец.

Он был маминым ровесником и обладал ничем не примечательной внешностью: темные волосы, коричневые глаза, тонкие усики, аккуратно разделенные посередине, как тогда было модно. Мамишу обрадовалась тому, что ей удалось так быстро найти машину. У нее впереди был долгий день.

– Это было бы замечательно, спасибо!

Мамишу подвела меня к пассажирскому сидению машины и помогла забраться внутрь.

– Сегодня поедет только он. Это мой сын, Михаэль. Ему нужно добраться до дома тети и дяди.

И она объяснила, где живут дядя Сэм и тетя Циция, поинтересовавшись у незнакомца, может ли он подбросить меня прямо до их дома.

– Не проблема, – ответил он. – Евреи? – спросил он скорее с интересом, нежели с презрением.

– Да. Мы евреи, – ответила мама без тени сожаления. – Я же могу вам доверять?

– Разумеется, – улыбнувшись мне, ответил он. – Я позабочусь о… Михаэле? Не волнуйтесь. Сегодня отличный день для поездки. Это я должен вас благодарить, за то, что вы меня остановили.

День стоял чудесный. Проехав по усеянным выбоинами улицам Мюнхена, то и дело попадая в ямы и объезжая дорожные работы, мы свернули в совершенно незнакомом мне направлении.

– А разве мама не объяснила Вам дорогу? – с легкой тревогой спросил я.

Внезапно меня пронзило предчувствие грозящей опасности.

– Все это очень подозрительно, – сказал я громче, чем следовало.

Но мужчина не обращал на меня никакого внимания и ехал дальше. Я подумал о том, чтобы выпрыгнуть из машины и со всех ног помчаться прочь. К заднему бамперу крепилось что-то наподобие прицепа. Если бы я в него запрыгнул, то можно было бы отцепить его от автомобиля. Но я этого не сделал. Наконец он заговорил:

– Сколько тебе?

Я молчал.