Клуб выживших. Реальная история заключенного из Аушвица

В оставшееся время я, под руководством раввина, изучал Тору для церемонии бар-мицва. Все обещали прийти. Четверо маминых братьев прибыли друг за другом, и каждый из них в дверях синагоги на Парк-авеню пожал мне руку, как взрослому. В США дядя Моник и дядя Давид вновь основали кожевенное предприятие, продукция которого была нарасхват! К сожалению, они не подумали пригласить к себе дядю Муллека, и он организовал свой кожевенный бизнес в Бруклине, тоже добившись успеха.

Тетя Ола по прибытии крепко обняла меня, окутав облаком цитрусовых духов. Ее муж – дядя Александр, пожал мне руку. У него был свой бизнес по импорту-экспорту, и в период летних каникул он позволял мне подрабатывать у него в офисе, упаковывать товары для отправки. Он бы ни за что на свете не пропустил такой важный для меня день. Тетя Хильда прислала поздравительное письмо с Кубы, где теперь жила со вторым мужем, Хосе Робински, который бежал из Белорусии от гонений на евреев еще за десять лет до начала Холокоста. Тетя познакомилась с ним на Кубе и, пока ждала визу в США, влюбилась. Мы все же надеялись на то, что однажды она переедет в Нью-Йорк, но ей нравилось жить на Кубе.

Кристина-Руфь появилась в синагоге на Парк-авеню разодетая, будто на собственную свадьбу. Она и правда любила наряжаться по особым случаям. Теперь она называла себя просто Руфь. Пришла и ее младшая сестренка. После войны, еще в Мюнхене, у дяди Сэма и тети Циции родилась вторая дочь. Ее назвали Эстер, в честь бабушки. Едва вступив в храм, тетя и дядя, державшие Эстер за ручки с обеих сторон, отпустили дочь и похлопали меня по плечу, приговаривая:

– Mazel tov, поздравляем, милый Михаэль!

Даже Виктор Оливер пришел. Аптекарь, который в свободное время обучал меня фармакодинамике и молекулярной диагностике, тоже был там, чтобы послушать, как я читаю отрывок из Торы.

Я никогда не забуду незнакомца, который подошел меня поздравить и вложил мне в руку конверт. Я открыл его уже после церемонии. Без подписи. Но в конверте лежало 25 долларов! Кажется, я упоминал, что в аптеке за час зарабатывал 50 центов. У меня перехватило дыхание; я навсегда запомнил доброту того незнакомца.

А мамишу опоздала на бар-мицва. Чего и следовало ожидать. В пятнадцать минут девятого тетя Циция, зная, как я волнуюсь, зашла за мной, чтобы отвести в синагогу. А мама в это время все еще прихорашивалась. Я знал, что она скоро придет, и стыдно признаться, но, когда раввин сказал, что мы не можем больше ждать, я заплакал, церемония должна была начаться. Как только я вытер слезы салфеткой и взошел на биму (священное возвышение), тяжелые деревянные двери распахнулись и, промчавшись по проходу, мама села в первый ряд.

– Antshuldigt! – беззвучно сказала она мне на идише. – Прости!

Разумеется, с макияжем она, как бы сказать, перестаралась, и к тому же на ней было платье яркого медового цвета и все лучшие украшения. В том числе и обручальное кольцо, которое могло бы поведать много интересных историй, если бы умело говорить. Мамишу послала мне воздушный поцелуй. Я не мог на нее сердиться.

Во время церемонии раввин поднял крошечный серебряный бокал для кидуша, который я принес с собой в синагогу, и громко прочитал молитву над вином. С боку у бокала была крохотная вмятина, но для моей семьи он выглядел превосходно. После церемонии вся большая и шумная семья собралась на праздничный обед в нашей крохотной гостиной. Каждый праздник или религиозное событие воспринималось нами как победа, и тот день был наполнен радостью, к которой стремятся все и которую лелеет выживший, – радости, что противоположна отчаянию.

– Михаэль, libling, – мама отвела меня в сторонку.

– Меня теперь нельзя называть libling, – напомнил я ей.

Мамишу кивнула и с улыбкой ответила:

– Ну, если ты больше не ребенок, то и подарки тебе дарить уже поздно, да?

Я засмеялся и ответил, что, разумеется, это не так.

Она подарила мне золотые часы. Самую дорогую и ценную вещь, которая у меня есть. Она начала копить на них еще задолго до того, как мы приехали в Америку. Мамишу мечтала преподнести мне на бар-мицва особый подарок.

– Переверни, – сказала она.

Взглянув на обратную сторону часов, я приоткрыл рот от неожиданности и удивления. Там крупными буквами было написано: gam ze ya’avor.

– Если однажды вновь настанут тяжелые времена, чего я надеюсь, не случится, просто переверни часы и вспомни, что и это тоже пройдет.

И сказав это, она вернулась к остальным, как всегда, тихо что-то напевая.

Послесловие Майкла Борнстейна

Многие из вошедших в эту книгу историй стали для меня настоящим открытием, пока мы с дочерью разыскивали информацию и беседовали с выжившими, которые знали мою семью.